Наводнение (сборник)
Шрифт:
— О! «Десятка»! Прекрасный аппарат. Прокурорское жалованье позволяет? — спросил он вполголоса. — Ведь по нынешним ценам — миллион!
— Что нам стоит… — усмехнулся Владимир и, отсалютовав директору, направился к машине.
— И на бензин хватает? — крикнул ему вслед Грачев, но Фризе даже не обернулся.
НИНА
— Были ли у Коли враги? — в голосе у говорящей прозвучало такое удивление, что Фризе не сомневался в ответе. И ошибся.
— Господи! — девушка сцепила пальцы с длинными сиреневыми ногтями так, что они побелели. — Да
— Наверное, это гипербола, не больше? — улыбнулся Фризе, подумав, что слово «гипербола» не слишком привычно для подруги санитара Уткина.
— Нет, господин следователь, не гипербола, — не моргнув глазом, возразила девушка. — Если бы вы знали, в каком обществе мы крутились в последние два года…
— Хотел бы знать.
— Только не от меня, — она нахмурилась, и Владимир, разглядывая ее красивое лицо, понял свою ошибку. Девушка не была лишь «хорошо упакованной куклой» с двумя–треми извилинами. Ее большие темные глаза смотрели внимательно и настороженно. — Никакие рассказы вам не помогут. Для этого надо хоть месяц там поработать. — Она неожиданно улыбнулась и добавила: — Попахать.
— Не хочешь рассказывать подробно — не надо. Отвечай на вопросы.
Нина опять улыбнулась и сказала:
— Я где-то читала: что в нашей жизни самое простое? Задавать вопросы. А что самое трудное? Отвечать на них! Хорошо же вы распределили наши обязанности!
— Я обещаю тебе ответить на твои вопросы.
— Нет у меня никаких вопросов, — со вздохом сказала она и заплакала. Заплакала тихо, без надрыва, но как-то очень горько. Фризе не стал ее успокаивать. Сидел молча, урадкой рассматривал комнату. Все здесь было устроено со вкусом — кожаная мягкая мебель под цвет слоновой кости, инкрустированные горка с посудой и большой подсервантник, на котором стояли большой японский телевизор и видеомагнитофон. На полу пушистый серо–голубой ковер. Красиво, но холодновато, как в номере шикарной гостиницы.
Нина сидела, не поднимая головы, приложив к глазам платочек. Ну просто воплощение скорбящей красоты. Фризе с непонятным самому себе чувством досады подумал, что еще два–три дня назад сюда приходил отработавший смену Уткин, а работа его состояла в том, что он ездил за покойниками, укладывал их на носилки, потом с носилок на столы в морге. А здесь, приняв душ, — наверное, он все-таки принимал душ, — садился за стол со своей красивой любовницей и за ужином рассказывал ей о том, как прошла смена. А о чем еще он мог рассказывать? А потом… Стоп, товарищ следователь! — остановил себя Фризе. — Злопыхаете. Вы к своей Берте тоже не с вернисажей приезжаете.
— Вот и все! — Нина подняла на Фризе свои чуть припухшие, но все такие же красивые глаза. — Хорошо, что вы меня не стали успокаивать. А то бы я надолго разнюнилась. — Она встала, подошла к бару, налила в бокалы коньяку из темной матовой бутылки. Не спрашивая, подала один Фризе. Он лишь пригубил его. Французский коньяк был хорош, но Владимир с сожалением вспомнил армянские: «Отборный», «Двин».
— Вы не думайте, что я такая уж дура — не понимаю, почему спросили о врагах. Но… ничего серьезного за ним не числилось — не болтал, не стучал, не высовывался. Не за что приговаривать. А ножку подставить, чтобы шею сломал, — пожалуйста.
Фризе слушал внимательно, не перебивая, боясь, чтобы девушка не замолчала. Она чутко уловила его интерес и спросила:
—
— Нет.
— Косо смотрели на тех, кто жил без шика. — Владимир невольно взглянул на роскошный бар, забитый напитками. Нина усмехнулась. — Председатель снимает круглый год столик в «Пекине». Обедает там каждый день. И еще снят столик рядом, для двух охранников.
Фризе вспомнил Грачева. Подумал: «А в Моссовет на заседания он тоже с охранником ездит?»
— Ну, а я для них была раздражающим фактором. То один подкатывался, то другой. Шеф заработал от меня пощечину. Он Коле после этого сказал: «Эта баба не для тебя. Найди попроще».
— Ревновали, значит.
Нина горько усмехнулась:
— Такое чувство им неведомо. Грозили меня «поставить на хор».
«Поставить на хор» на блатном языке означало групповое изнасилование.
— Почему вы не поженились?
— Почему? — девушка так удивилась, словно Фризе спросил, почему они с Николаем не уехали жить на Багамские острова. — И кем бы я сейчас была? Молодой вдовой с парой детишек. А так я еще смогу себе мужа приличного найти. Вы, гражданин следователь, женаты?
— Нет.
— Ну, вот, кандидат номер один. У меня глаз — алмаз. Вижу, что я вам понравилась. — Разухабистый тон никак не соответствовал ее грустному взгляду. Пустой бокал на подлокотнике кресла выдавал причину таких откровений.
Тут же она взяла себя в руки.
— Если хотите серьезно — любой, с кем Коля работал и… — она помедлила, подбирая слово, скривила губы, — и общался, мог ему, между делом, и бледную поганку в пиве настоять.
— Бледную поганку?
Легкая тень раздражения пробежала по лицу Нины:
— Это первое, что на ум пришло. Не поганку, так что-нибудь еще. Крысиного яду, толченого стекла. Да так, чтобы никто не заметил. Вот как сейчас — нет человека, и виноватых нет.
— Будут! А с вашей помощью могли бы найти быстрее.
— Нет, трус в карты не играет. — Нина поднялась с кресла. — Я обещала Колиной маме приготовить все к поминкам.
«Красивая, — спасу нет», — подумал Фризе, вставая. Спросил:
— Где вы познакомились с Уткиным?
— Учились в Плехановском в одной группе. Удовлетворены?
— Запишите мой телефон, — попросил Фризе.
— Зачем? Думаете, в трудную минуту потянет на откровенность? Или… — она нахально улыбнулась, бросив на Владимира оценивающий взгляд.
— Дура! — не сдержался Фризе. — Если вдруг прижмут старые знакомые!
— Дура — это совсем по–мужски, — с обидой сказала она, но телефон записала.
Любой хороший шанс — не более как открывшаяся тебе возможность достичь желанного результата. Есть люди — по–видимому, их большинство, — жизнь которых не задалась, хотя провидение постоянно представляет им шанс круто изменить ее к лучшему. Ведь для того, чтобы использовать свой шанс, нужны решительность, готовность рискнуть и умение выложиться до последнего дыхания, чтобы развить успех. Но редкие люди обладают еще и способностью — ее, наверное, можно назвать экстрасенсорной — предчувствия своего шанса. Когда внезапное и непонятное на первый взгляд возбуждение дает тебе сигнал — не проворонь того, с чем ты соприкоснулся, но еще не успел понять. «Что ж, своего шанса я, кажется, не упустил», — подумал Фризе. Но если бы он не забил себе голову делами следствия, то, может быть, не был бы так категоричен.