Навсегда моя
Шрифт:
Хотя меня почему-то задевает, что Гордеев отвернулся. В конце концов, это не наше желание быть здесь, а постановочный номер.
– Ты должен смотреть на меня, – шепчу как-то уж больно требовательно, неожиданно для самой себя. В балетном училище нас учили, танец – это стопроцентная концентрация и отлынивать не получится. Если он так рвался на сцену, пусть отрабатывает.
Глеб вновь возвращает взгляд ко мне и вдруг делает шаг навстречу. Еще один. И вот нас уже разделяет слишком маленькое расстояние. В постановке не было таких движений. Я отступаю, пытаясь вернуться к исходному варианту, но он словно хищник
Резко выдернув руку, а это приходится как раз на припев, я закручиваюсь, словно вихрь, покоряющий пространство вокруг него. Затем, сделав импровизационный переход, растягиваюсь в арабеске*, тяну руку к Глебу, подобно тому, что хочу дотронуться до его щеки, но тут же убираю ее и отдаляюсь. Выполняю серию фуэте, делая быстрые повороты, и стремясь увеличить дистанцию между нами. При этом мой взгляд всегда направлен на него, а его на меня. Мы будто реально связаны какой-то невидимой нитью.
И я совру, если скажу, что мое сердце не трепещет от происходящего. Что дыхание не перехватывает, в надежде танцевать еще и еще. Я не помню, когда мне так нравилось для кого-то танцевать. Когда кто-то настолько неотрывно смотрел, но не оценивал каждый шаг, а просто наслаждался. А ведь он реально наслаждается, раньше я не замечала подобного в Глебе.
Наверное, это и становится фатальной ошибкой моего очередного падения.
– Даша! – тут же реагирует Гордеев. Я поднимаю голову и вижу то, чего, наверное, не должна видеть. Он делает шаг и вроде хочет подойти ко мне, помочь, но не подходит. Тело его так напряжено, одна рука сжимается в кулак, а по скулам бегают желваки.
– Дашенька, ты как? – а это уже Женька. Именно она помогает мне подняться, а не Глеб, хотя то, как он позвал меня, с какой интонацией произнес, говорит о том, что Гордеев переживал. Даже если он сейчас стоит с непроницаемой миной, минутой ранее маска с его лица пала.
Он врет… Он врет мне, что ему все равно на меня. Почему-то теперь я уверена в этом.
– Встать сможешь? – Женя перебивает ход моих мыслей.
– Да, нормально, –поднимаюсь, но дальше репетицию мы не продолжаем. Меня отпускают, со словами: “На сегодня все”.
Иду в раздевалку, слегка хромая. И пока переодеваюсь, думаю про Глеба и про то, что хочу с ним поговорить: рассказать про Артема, про балетную труппу, про то, что в детстве никогда не хотела быть балериной. Мне вдруг хочется столько всего ему сказать, до невозможного. Правда, не знаю, как начну разговор, но это дело десятое.
Закончив переодеваться, собираю вещи и выхожу в коридор. Подхожу к актовому залу, планируя со всеми попрощаться, приоткрываю дверь, однако не вхожу, меня останавливает женский голос. Ненавижу подслушивать, но тут ничего не могу с собой поделать, так и манит узнать подробности.
– Глеб, я все вижу, тоже же не слепая! – выпаливает блондинка, подружка Гордеева. В маленькую щелку замечаю, как она льнет к нему, водит носом вдоль его подбородка, словно хочет поцеловать. Смотреть на них настолько невыносимо,
– У меня от тебя уже голова болит, Нин, – Глеб отвечает с таким пренебрежением, будто девушка его достала. И руки на талию не кладет, и голову отворачивает, всем видом явно демонстрируя, что близость ему не интересна.
– А у меня от тебя, но я же все делаю для нас, а ты…
– Нин, хватит, давай на сегодня закончим этот пустой разговор.
Я уже планирую уйти, все-таки подслушивать нехорошо, как Нина начинает говорить обо мне.
– Гор, это все из-за той девчонки, которая с тобой танцует? Скажи честно, – она отходит от него, скрестив руки на груди, и смотрит с такой жгучей ревностью, будто готова разорвать и Глеба, и меня, если попаду под руку. – Она тебе нравится?
Пару секунд он молчит. Грудь его быстро поднимается и опускается, от тяжелых и резких вдохов.
– Что? – наконец, прикрикивает Гордеев.
– Ты никогда не участвовал ни в какой самодеятельности, а тут посрался с этим парнем, как его, Артем, кажется, пропустил свою любимую пару по философии. Она тебе нравится, да?
Я сглатываю и на автомате дотрагиваюсь до щёк, они полыхают от смущения. Нина озвучивает вслух то, о чем я даже подумать боюсь. Ведь тут нет никакой логики. Человек с детства травил меня, желал худшего, а тут вдруг симпатия? У него там биполярочка, что ли?! Хотя… может и у меня она? Я ведь тоже отзываюсь на его необычные знаки внимания.
– Что ты несешь, Королева? Иди, проспись, – довольно резко отвечает он ей, даже меня, его слова задевают.
– Гор, ты думаешь, мы тут все с луны упали?
– Да не нравится она мне! – еще громче произносит Глеб. Притом с такой злостью, что у него аж желваки по скулам бегать начинают.
– Тогда…
– Ты видела ее? – продолжает Гордеев. – Кожа да кости, и танцует ужасно. И вообще! Я себя еще уважаю! – на этой фразе Глеб отворачивается, и я резко прячусь, надеясь остаться незамеченной.
Прижимаюсь спиной к стене, в то время как сердце бешено колотит о грудную клетку. Никогда не думала, что слова Гордеева могут ранить подобно острым иглам. Я и не мечтала ему нравиться, он меня в этом ключе не интересует и не интересовал. Однако все равно задевает. И вот эта фраза: “Я себя еще уважаю”, звучит на повторе в голове, словно молот, который разбивает хрупкую душу.
– Я себя тоже уважаю, – шепчу трясущимися губами, отчего-то едва сдерживая слезы. – И надеюсь, что однажды мы перестанем пересекаться с тобой, Гор. Обещаю себе, я как можно скорее вычеркну тебя из своей жизни.
Глава 17 - Глеб
– Да не нравится она мне! – повышаю голос и злюсь, правда, не столько на Нину, сколько на себя. Потому что нравится! Потому что крышу рвет так, что пора вызывать пожарных. Когда Дашка первый раз передо мной танцевала, я просто забил на все и решил ее поцеловать. Она магнитом к себе тянет, словно ведьма, которая заимела надо мной власть, как Снежная Королева над Каем. Хорошо еще, народ зашел, прервал эту чертову химию.