Навсегда
Шрифт:
— Да, и что?
— Ну, она мне тогда сказала, что, по словам деда, его привело туда расследование, а ее — розыски дочки. А в дедушкиной рукописи нет никакого упоминания о ПД, и в записях его тоже ничего об этом не говорится. Поверь мне, я бы обратила на это внимание, если бы что-то было. Но если расследование и привело его туда, то в рукописи об этом ничего нет.
— Возможно, — предположил Сэмми, — этот его визит не был связан с биографией Шнайдер.
— Скорее всего связан. Ты знаешь, какой он был дотошный. — Стефани помолчала. — Мисс Джонс упомянула какого-то человека, сотрудника
— Клингхоффер?
— Да, Кляйнфелдер. Ты не мог бы ему позвонить и узнать, что ему известно о Винетт?
— С удовольствием, детка. Твой Шерлок Холмс займется этим прямо сейчас, — пообещал Сэмми.
— Ладно. Мне пора вставать и начинать шевелиться. На двенадцать назначена моя встреча с музыкальным фюрером третьего рейха.
Трехэтажный коттедж с островерхой крышей расположился на вершине холма, возвышаясь над живописным поселком Сант-Вольфганг. По соседству, у подножия холма, плескалось Вольфгангское море — так называли здесь это глубокое альпийское озеро. Казалось, место для коттеджа намеренно выбирали так, чтобы он парил над местностью, недосягаемый для простых смертных.
На подъездной дороге стояли четыре машины — два темно-синих «мерседеса», черный «БМВ» и белый «опель»-фургон.
Увидев дом вблизи, Стефани сильно удивилась: он показался ей слишком скромным для человека, чьи пластинки расходились миллионными тиражами и чей доход от записей и концертов составлял от шести до семи миллионов долларов в год. Она ожидала увидеть что-то куда более величественное. Однако она должна была признать, что скромный коттедж Детлефа фон Олендорфа, с геранью на окнах, с двумя рядами деревянных балконов, был необычайно красив какой-то причудливой красотой.
— Вот это да, — говорила себе Стефани, подходя по обсаженной геранью дорожке к двери.
Стефани выглядела эффектно и броско. Она специально подобрала одежду, подобающую преуспевающей элегантно-деловой журналистке. Яркий костюм из букле с широкими лацканами, шелковая блузка. На кончике носа примостились дорогие очки-половинки. На голове она соорудила подобие баварской прически — дань местным традициям. В руках был строгий портфель из коричневой кожи, блокнот и поблескивающая золотая ручка.
Дверь открыла неулыбчивая женщина с длинным лицом и жестким, немигающим взглядом голубых глаз. Светлые пряди завитых волос, тщательно уложенные вокруг головы, напоминали сосиски или — того хуже — откормленных змей. Из бородавки на выдававшемся вперед подбородке торчал длинный волос.
Вздыбленная красным корсажем грудь возвышалась двумя внушительными холмами.
Она не просто смотрела, она в упор рассматривала Стефани, и та, не смущаясь, ответила ей тем же.
— Меня зовут Холли Фишер, — представилась по-английски Стефани. — У меня назначено интервью с господином Олендорфом.
— А, фрейлейн Фишер. Мы разговаривали с вами по телефону. Меня зовут фрау Людвига, — сказала женщина по-английски — довольно бегло, хотя и с сильным акцентом. Улыбка была хмурой и нерасполагающей. Она открыла дверь шире и пригласила Стефани в дом.
— Пожалуйста, проходите. Маэстро ждет вас. Фрау Людвига быстро провела Стефани через холл,
— Напоминаю вам, что маэстро — очень занятой человек. Он может уделить вам полчаса, не больше.
Фрау Людвига открыла дверь, и они вышли на огромную, выложенную камнем террасу. У Стефани захватило дух от потрясающего вида — внизу лежала маленькая деревня и сапфирно синело озеро в окружении уходящих в небо гор, поросших соснами. На террасе под желтыми зонтиками были расставлены белые столы и стулья.
— Вот маэстро, — сказала фрау Людвига, хотя в этом указании не было никакой нужды.
На всех фотографиях фон Олендорф неизменно выглядел худым, высоким, поджарым, с высокими скулами и светлыми волосами. Все фотографии неизменно передавали властный дух, исходивший от него. В жизни он оказался значительно ниже ростом, чем казался на фотографиях, — всего пять футов восемь дюймов. В нем присутствовало нечто, делающее его моложе, — он вовсе не выглядел на свои восемьдесят три года. Его лицо было по-прежнему красиво, осанка прямая, как у юноши, и весь он был окутан особой аурой, которую создают только богатство и власть.
— А! — воскликнул он, делая шаг навстречу Стефани. — Вы, должно быть, фрейлейн Фишер! — Он взял руку Стефани и галантно поднес ее к губам. При этом его глаза смотрели на нее откровенно оценивающе.
— Спасибо, что вы нашли время встретиться со мной, маэстро, — пробормотала Стефани.
— Ну что вы, для меня это удовольствие. Не каждый день встречаешь таких красивых женщин!
Попытка флирта была абсолютно откровенной. Он все еще продолжал держать ее руку в своей, и Стефани чувствовала, как мысленно он беззастенчиво ее раздевает. После неловкого замешательства она, кашлянув, сделала шаг назад.
— Пожалуйста. — Он выпустил ее руку. — Давайте сядем.
Взяв Стефани под локоть, он подвел ее к ближайшему столику с той знаменитой элегантностью, с которой он управлял самыми известными оркестрами мира. Стефани опустилась на любезно подвинутый стул. Маэстро сел напротив.
Она слишком поздно осознала, что ее провели. Он усадил ее так, что солнце било прямо в глаза. Ей уже не удастся следить за его реакцией, уловить тончайшие оттенки выражения на его лице. Еще раз ей пришлось напомнить себе: будь бдительна!
— Позвольте предложить вам кофе? — спросил маэстро.
— Да, спасибо. — Стефани отчаянно пыталась не щуриться.
Он обернулся к фрау Людвиге.
— Два кофе, фрау Людвига.
— Да, маэстро, сейчас.
Фрау Людвига тотчас же направилась в дом. Детлеф фон Олендорф медленно положил ногу на ногу.
— Итак, фрейлейн? — произнес он тихо.
Кофе, приготовленный из свежесмолотых зерен, был крепким и ароматным. Стефани отметила про себя, что это скорее кофе по-турецки, нежели по-венски. Поставив на стол тончайшую чашечку китайского фарфора, Стефани промокнула губы льняной салфеткой. Ни она, ни маэстро, который все еще допивал свой кофе, не притронулись к пирожным, которые подала фрау Людвига. Сладкоежка, впрочем, нашлась — оказавшуюся тут муху явно привлекла густая глазурь пирожных.