Найдется добрая душа
Шрифт:
— Да, в коммуне наше спасение, — согласился я. — Только в коммуне…
— А что будем все-таки обобщать? — поставил Ленька вопрос. — Что, кроме обеда, получат коммунары? Кто будет, например, покупать такую прозаическую вещь как мыло? Коммуна? А билеты в кино? А на трамвай? Тоже коммуна? Тогда мы прогорим с первой же стипендии: аппетиты возрастут, а чем удовлетворять? Тоже стипендией?..
— Да что ты нудишь? — рассердился Гриша. — Пока все идет замечательно, а там поживем — увидим.
— Такую возвышенную
— Юные поэтические натуры, — вздохнул Борис, — что с вас взять? Не понимаете вы еще сложных законов экономики и человеческой психики! В общем, так: надо спланировать, что у нас будет. Надо многое предусмотреть, чтобы коммуна сплотила нас, а не рассорила. Ведь дело не в том, чтобы набить живот. Коммуна — великое достижение человечества и мечта передовых умов. И слово это нельзя опошлять. Все должно быть в чистоте!
— В чистоте! — поддержали мы дружно.
И после споров решили, что коммунары всегда и во всем действуют едино, сплоченно, без разногласий, и поддерживают друг друга, как на войне — сам погибай, а товарища выручай. Что же касается хлеба насущного, то коммуна обеспечивает коммунарам двухразовое питание — завтрак и обед. А если кто-то захочет еще и поужинать, то пусть ужинает хоть в ресторане «Арагви», но коммуна к этому отношения не имеет. Не финансирует коммуна бытовые, культурные и прочие нужды. Для бесперебойной деятельности коммуны создается фонд из отчислений от стипендии. И каждый коммунар вносит эти отчисления в строго определенные дни.
Я вместе со всеми влюбленно смотрел на Кустикова и готов был отдать — хоть сейчас! — всего себя для счастья коммунаров. И не знал, не ведал, какое жестокое испытание готовит мне эта коммуна.
На другой день, позавтракав коммунальной кашей, мы пошли в институт, а Кустиков, опять переночевавший в шкафу, остался дежурить. И опять был услужлив, заботлив, старался каждому угодить, посмеивался без всякой причины.
— Нет, — выпалил Ленька в разгар обеда, — так дело не пойдет. Он что, нанялся нам готовить? Ему что, больше делать нечего, как за нами ухаживать? И все, понимаете ли, молчат, всех устраивает такое положение!
Борис едва заметно усмехнулся:
— А ведь я ждал: кто из вас первый отважится? И не зря ждал, человек нашелся.
Было досадно, что этим человеком оказался не я. Ведь что-то чувствовал, что-то созревало и во мне, но слишком медленно. Да и что греха таить — очень уж хорошо было при Славкиных дежурствах, прав Ленька, устраивало, всех устраивало и меня тоже. А теперь вот стыдно!..
— Так Славка же добровольно… — начал было оправдываться Гриша, но Борис так выразительно посмотрел на него, что он тут же стушевался, сказав: — Так я что? Я ничего, как решите, так и будет…
— Бросьте, ребята, — примирительно сказал Кустиков. —
— С ним надо что-то предпринимать, — сказал я. — Старику рассказать о нем, что ли? Вдруг поможет? А?
— Идея, — одобрил Борис. — Завтра семинарский день, возьмем Славку с собой, пусть посидит на семинаре, посмотрит, сколь тяжек путь на Парнас.
— И меня пустят?
— Попробуем заинтересовать твоим талантом. Но не пугайся, когда с молодых гениев при тебе шкуру будут сдирать. Не испугаешься?
— Ннне знаю…
— Отправим его учиться, а как же коммуна? Кто хозяевать будет? — спросил практичный Гриша.
— По коммуне надо ввести дежурство, — ответил Борис. — И сменяться каждый день. Кто за?
Мы не возражали. Каждый получил день, в который обязан был заботиться о завтраке и обеде, покупать продукты, готовить.
В тот же вечер мы с Борисом позвонили Старику, руководителю нашего творческого семинара, профессору прозы и лауреату, рассказали о Кустикове.
— Он что же, так и спит у вас в шкафу? До сих пор?
— Ему некуда больше деться, Константин Максимович.
— Приведите его ко мне, — приказал Старик. — Я приду завтра пораньше. И рассказы свои пусть принесет. Посмотрим, что можно сделать…
И произошел небывалый, не предусмотренный никакими правилами, случай. На той же неделе Старик, публично расхваливший рассказы Кустикова, добился в ректорате и учреждениях, которым подчинялся институт, чтобы Кустиков был зачислен (посреди учебного года, без экзаменов!) на первый курс, и взял его в наш семинар.
Славка Кустиков хотя и продолжал спать в шкафу, но уже по-хозяйски расхаживал по тесным институтским коридорам, запросто заговаривал не только со старшекурсниками, но и с преподавателями и, вообще, вел себя так, будто учился тут задолго до всех нас. И если о нем заходила речь, старшекурсники говорили:
— А, это тот, который в шкафу спит. Его еще Старик расхвалил…
— Как это в шкафу? — удивлялся кто-нибудь непосвященный.
— Ничего особенного, — охотно пояснял Гриша. — Товарищ продолжает традиции Диогена. Тот ведь принципиально проживал в бочке. А этот в шкафу…
Дела в нашей коммуне между тем шли своим чередом. Но жизнь внесла в обязанности коммунаров некоторые поправки. Они-то и привели меня к тяжкому испытанию и черным дням.
— Да зачем каждый день меняться на дежурстве? — спросил однажды нетерпеливый Гриша. — Одно мельтешение с этими дежурствами. Одна путаница, никогда не могу запомнить — кто дежурит за кем…
— Расписание, что ли, составить? — спросил Ленька.
— Еще не хватало! — воскликнул Гриша.
— Не пойму, что же ты предлагаешь? — спросил я.