Найди меня в темноте
Шрифт:
Она его хочет… как он ее… охренительно… до дрожи в пальцах… до взрыва в башке… Он ее хочет…
Господи, какой кретин придумал надевать сразу два топа?
Он стягивает второй топ и вдруг замирает, как она секунду назад. Потому что на ней тот самый лифчик из домика на Элкотт-стрит. Тонкое переплетение кружев. Едва скрывающее нежную кожу. Манящее прикоснуться к этой груди.
И он касается этой груди, впиваясь ртом в покорно распахнутые губы Бэт. Чувствуя, как она подается его рукам. Как выгибается, когда он то просто
Она сводит его с ума. Тем, как выгибается в его руках. Тем, какие звуки издает, когда он ласкает ее обнаженную кожу. Сначала робко касаясь кончиками пальцев. Потом уже смелее губами и языком. Вспоминая, как она стирала следы его прошлого. Создавая для нее новую память…
– Господи Боже мой, Дэрил!
– срывается с ее губ, и он не может не улыбнуться, чувствуя, что получает наслаждение только от этого возгласа и от того, как она реагирует на его прикосновения.
Это просто охренительно… это так охренительно… Целовать ее кожу. Потом обводить языком выпуклость груди до самой вершины… Потом целовать эти губы. Проникая в нее языком глубоко, как только возможно. Снова и снова выпивая ее до самого дна.
А потом его пальцы ложатся на долбанную пуговицу ее джинсов, и все заканчивается. Она буквально каменеет в его руках, и он поднимает голову. Она все еще с ним. В ее глазах нет тех теней, что он видел тогда, когда она почти провалилась от него в темноту.
Но он видит, что все… то, что было между ними ушло… то охренительное… оно ушло.
Он меняет свой поцелуй – делает его более мягким и менее требовательным. Полным нежности, но не страсти. Потом находит на полу одеяло и тянет к себе. Накрывает ее обнаженную грудь, с трудом отрываясь от ее губ. Но все-таки отрывается, потому что она лежит каменная под ним. И он не сможет… просто не сможет…
Иначе чем это будет отличаться? Какие на хер новые воспоминания?
– Дэрил…, - Бэт хватает его за руку, но он качает головой. И целует ее в лоб, прямо в место шрама от пули. – Дэрил… мы можем…
– Не можем.
– Ты ведь…
– Рядом озеро, Бэт. Я сейчас окунусь и вернусь. Все будет нормально со мной…
Он откидывается на спину, с усилием выпуская ее из своих рук. Закрывает глаза ладонью. Слышит, как шелестит одеяло рядом, потому что Бэт поднимается на ноги. Слышит ее прерывистый вдох, словно она сдерживает слезы.
Сука… сука… Долбанный мудак с именем мыши из мульта. Если бы ты сейчас был рядом…!
А потом слышит, как медленно едет язычок молнии, и приподнимается на локтях. Смотрит на Бэт, стоящую в шаге от него у камина. Она решительно расстегивает джинсы и стаскивает их с бедер и ног.
И делает шаг к нему. Прямо в его подставленные руки, в которые он принимает ее.
Бесстрашную. Решительную. Маленькую. Хрупкую. Его. Всю. До самых кончиков пальцев. Его.
И снова этот жар, от которого так и кипит кровь. Она просто невероятная. Потому что никогда прежде у него не было подобного. Касаться и целовать. Потому что только от одного этого идет кругом голова. От ее вздохов. От ее наслаждения, которое проникает и в него через губы, язык и кожу. Отчего он просто взорвется сейчас… как долбанный подросток…
И вспоминает, что у него с собой нет презервативов. Потому что он не собирался ничего подобного делать с Бетани Энн Грин, распластавшейся под ним… оставившей метки своих ногтей на его спине…
Метки на его сердце, которое по-прежнему привязано намертво к ней той нитью, что уже вросла в него. Намертво…
– Что? Что такое? – шепчет она в его губы, чувствуя, как поменялось его настроение.
– У меня нет…
– В рюкзаке. В маленьком кармане.
Он действительно находит два презерватива в маленьком кармане рюкзака. И пытается сдержать невольное ощущение неловкости и странного царапанья в груди.
Она сама взяла с собой это? Или это ей подсунула не в меру деловая Ри? Скорее всего, последнее. Охренеть просто… словно плакат с собой унес, чем будет заниматься ночью… и долбанный ниггер… охренеть…
– Дэрил? – шепчет Бэт, не понимая, чего он задержался у рюкзака. Он смотрит на нее. На ее распущенные волосы, уже спутанные его пальцами. На распухшие от его поцелуев губы. На ее кожу, сияющую в свете догорающего огня.
Она вся сияет. Она вся его.
Она. Вся. Его.
Сначала он даже не понимает, что происходит. Она выгибается в его руках. Он видит, как она прикусывает губу, но стон все равно вырывается из ее плотно сжатого рта. И видит по ее глазам, что ей больно. Охренительно больно. И только потом понимает, почему она такая узкая, и что именно мешало ему проникнуть в нее в первые секунды.
Охренеть… просто охренеть…
Он замирает на ней, не зная, что делать дальше. Смотрит, как бежит слезинка от уголка ее глаза. Стирает эту слезу кончиком большого пальца, чувствуя сейчас себя последним мудаком. Потому что не понимает, просто не знает, как надо вести себя с такими, как она, в такие моменты…
Потому что он еще ни у кого и никогда не был первым.
Она открывает глаза и смотрит прямо в его глаза, проникая в самую душу. В этих озерах сейчас плещется такое счастье, что оно окутывает его сейчас облаком, проникает в поры и заставляет сердце стучать в груди в бешеном ритме.