Найди меня в темноте
Шрифт:
Из-за ее пальцев, которые сводят с ума ее каждую ночь. Из-за ее чувственности, которая читается в каждой линии ее фигуры и чертах лица. Из-за того, что она его женщина.
На седьмую ночь Бэт снится, что она снова в кабинете Доун. Только там уже нет тела Джоан на полу. Только Горман и она. И никакой банки с леденцами…
Утром Бэт просыпается злая. Такой злой она не чувствовала себя давно. Еще с того времени в кабине, когда эти кошмары, связанные с госпиталем, мучили ее почти целыми сутками. Она долго стоит под душем, стирая
А потом около полудня приходит доктор Робардс, и злость Бэт только множится. Хотя должно быть наоборот. Ведь Джи, проверяя частоту ее пульса, вдруг произносит:
– Все закончилось, Бэт. Он вернулся сегодня ночью.
Короткая ослепительная вспышка радости, при которой сердце вдруг подпрыгивает и застревает где-то в горле, мешая дышать. А потом вдруг ее сметает волной жара, сжигающего эту радость в пепел.
Он вернулся. Ночью. Ночью…
И она смотрит на пальцы, которые сейчас обхватывают ее запястье, чтобы проверить пульс. И вспоминает свои сны.
А вечером, как обычно, приходит Дэрил.
И приносит ей целую банку чертовых леденцов, словно сошедших со страниц ее прошлого. Которые она никогда не хотела бы открывать.
– Что это? – глупо спрашивает она.
Банка стоит на столе, полная разноцветных красок и вкусов. Раньше она бы просто прыгала от радости, если бы ей привезли такую большую банку сладостей. Потому что их до безумия не хватало ей в тюрьме. Обычно привозили из вылазок консервы, пасту или рис, совсем забывая о сладком. Только Мишонн и Дэрил прихватывали что-нибудь из шоколадок или леденцов. Но это всегда шло вдобавок к основному. Их всегда было мало. И никогда еще никто не привозил столько много сладостей.
Даже больше, чем в Грейди. Этих чертовых леденцов сейчас даже больше, чем в Грейди.
– Когда мы были в тюрьме, ты всегда была рада сладкому.
Она смотрит на эту банку и чувствует себя почему-то задетой. Она пытается – очень, черт возьми! – пытается изобразить радость, но у нее почему-то не выходит. Злость буквально распирает ее и просит выхода. Ей хочется сделать ему так же больно, как он сейчас делает ей.
Этими чертовыми леденцами, возвращая ее обратно на исходную точку, к которой она боялась вернуться. Где она была девочкой, радующейся леденцам…
Этими чертовыми леденцами, напоминая ей о том, как когда-то ей пихал в рот леденец Горман, похабно улыбаясь и облизывая губы.
Бэт протягивает руку и выбирает один из леденцов. Ярко-красный. С ягодным вкусом, как она догадывается. Потом медленно разворачивает прозрачную обертку.
– Мне, правда, в тюрьме безумно не хватало леденцов. Странно, что ты помнишь такие мелочи из той жизни. Поэтому я так обрадовалась, когда Ноа подарил мне леденец в госпитале. Зеленое яблоко. До сих пор помню.
Бэт смотрит на леденец в своей руке, а потом наконец кладет его
– Клубника. Тоже вкус из госпиталя, - она чуть прикусывает губу, на миг сожалея о том, что делает сейчас.
Потому что знает, что ему будет больно услышать то, что она сейчас скажет ему. Потому что точно знает, что бьет сейчас прямо в незажившую рану.
Они оба знают это.
Бэт видит по его глазам, что он начинает понимать, к чему она ведет сейчас.
– Леденец Ноа украл у Доун. Я не стала есть сразу. Хотя и была голодна. Спрятала под матрас и иногда доставала его. Просто смотрела на него. И вспоминала жизнь в тюрьме. Когда за леденец не надо было платить. Не надо было расплачиваться… Ничем. А потом этот леденец нашел Горман.
На короткий миг Бэт вдруг кажется, что сейчас Дэрила хватит удар при этом имени. Даже на расстоянии нескольких шагов она видит, как у него напрягаются мускулы на руках, и как он цепляется с силой в столешницу. Но взгляда от ее лица так и не отводит.
Зря… потому что если бы он отвел взгляд, она бы ни за что не стала продолжать…
И почему он тогда не отвел взгляда в сторону?!
– Знаешь, какой может быть расплата за леденец? – она снова облизывает этот леденец, буквально гипнотизируя его. Потом в несколько шагов приближается к нему. – Такой, что ты больше никогда не посмотришь на леденец, как на лакомство из детства. Он застал меня в кабинете Доун, когда я пыталась найти ключ от двери к лифту. И понял, какой для него отличный шанс получить свое и за этот леденец, и за ключ… Ведь он с самого начала хотел меня. Еще тогда, с дороги у дома похоронщика. Это ведь он забрал тогда меня с той дороги. Знаешь, что было потом, в кабинете?
Всего один шаг. Она прижимается к нему всем телом. Вплотную. Так, что ее бедра прижимаются к его. Как тогда к ней прижимался Горман. Замечает, как белеют костяшки пальцев, которыми он цепляется в край кухонной столешницы. Видит по его глазам, что ему больно, что она терзает его душу своими словами.
Как было все это время больно ей представлять эти чертовы пальцы на его коже!
И вспоминать чужие пальцы на своей…
– Он прижал меня вот так к столу, - она даже сама не замечает, что в ее голосе звучат манящие нотки с легкой хрипотцой. – И начал трогать меня…
Ее рука скользит под его рубашку. Сначала по поясу джинсов, а потом уже по обжигающе горячей коже на напряженных мускулах живота. Она совсем не ожидала, что под рубашкой не окажется майки, и прикосновение к горячей коже вдруг буквально сшибает с ее ног. Пальцы словно на автомате по-прежнему скользят вверх. Теперь уже по ребрам, как тогда делал Горман в госпитале. Подбираются к груди. Прямо к соску.
И с каждым движением пальцев в ней просыпается совсем иное прежде незнакомое ощущение. Даже не ощущение.