Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К°
Шрифт:
— Не знаю.
Я не верил ей, но никаких доказательств, подтверждающих то, что Девьеров содержался в лагере военнопленных где-то вблизи Пэду, и его освобождение из того лагеря, у меня не было. Пришлось только усомниться и напомнить ей, что она находилась в близких взаимоотношениях с Девьеровым, была соучастницей всех его темных дел, а откуда он появился в Эстонии — не знает...
— Значит, в преступники меня зачисляете? — уточнила свое положение Шляхина. — Я вам все рассказала, а за это меня — в преступники? Это он меня впутал. Он мне все заливал про Мату Хари. А я верила ему. Сейчас
Она была убеждена, что Девьеров арестован и выдал ее.
— Что же это вы так о своем возлюбленном отзываетесь?
— Возлюбленном? Да это немцы нас поженили! Им это нужно было. Меня тошнило от его запахов. Вечно потный и отрыгивал борщом этот дворянин и при этом бахвалился умением подходить к женщине! «Передо мной ни одна не устоит!»
— И вы ведь не устояли!
— Я все там написала, остальное не имеет значения.
Письменные показания Шляхиной и некоторые свои дополнения к ним я доложил Георгию Семеновичу.
— Надо все проанализировать, — сказал майор.
По глазам и выражению лица я видел его добрую реакцию. А Сергей, присутствовавший при докладе, все время пытался включиться в разговор и высказать свое особое мнение.
— Не торопись, я предоставлю тебе слово, — просил его майор.
— Шляхина — абверовский агент и пусть не строит из себя... Красную Шапочку. Немцы завербовали ее задолго до появления в Эстонии, свели со Славиком, поженили, и получились два спаренных агента.
— Раз ты все знаешь, может, скажешь, почему она Телкина не называет?
— Отнюдь не из женских соображений. Скрыть хочет.
— Лицедейка она, — выкопал откуда-то майор это слово.
— Знаем мы этих артистов. Все труппы у фашистов, а точнее сказать бардаки, состояли из агентов абвера. Арийцы насаждали, так сказать, новый порядок в голом виде, — продолжал Сергей.
Георгий Семенович находил показания Шляхиной очень интересными. Их надо было проверять и решать, что же с ней делать. Я предложил еще раз вернуться к Телкину, провести с ним очную ставку и отпустить Шляхину домой. Может быть, с подпиской.
— Убежит, — сразу высказал опасение Сергей.
— Никуда она не убежит. Она считает себя ни в чем не виновной.
— Прикидывается овечкой. А ты ей веришь, — не соглашался Сергей. — Она — агент, а ее Славик — обер-агент абвера. Хочешь себе работы прибавить? Отпускай. Вот посмотришь, Лев загрызет тебя.
— А укротитель Дед зачем? К тому же, у нее дочь, ребенок...
— Имей в виду, Шляхина — это «вещь в себе», как говорил Кант и наш профессор Бочкин. «Если спросить простого смертного, сколько дважды два, тот, не задумываясь, ответит: четыре, — говорил профессор, — а если спросить философа, тот скажет: не знаю». Я не философ, поэтому говорю — убежит!
Сергей заронил у меня сомнения. Я сразу представил себе объяснение у Льва Михайловича и возможный, в его духе, вопрос: «Что, разжалобила?».
— Ладно, не спорьте, — сказал Георгий Семенович. — Риск, конечно, есть. Убежит, —
Сергей смотрел на меня и ждал. Я почему-то был уверен, что Шляхина вернется домой, и своего решения менять не стал. К тому же у меня зародилась еще не совсем ясная мысль насчет того, что к ней можно обратиться за помощью в розыске Девьерова. Но, с другой стороны, она так и не назвала в числе своих знакомых Телкина и поэтому не до конца была откровенна. Приходилось думать.
— Отпустим домой, — после долгой паузы сказал я Георгию Семеновичу, — и посмотрим за ней...
Наверное, я плохо скрывал свои мысли, если майор догадался, о чем я думаю.
— Уж не «Кнехт» ли дал о себе знать? — пытливым взглядом спрашивал он. — А? Алексей Иванович?
— Не исключено, но это еще надо доказать.
— «Кнехта» можно отложить пока в сторону, а заняться Девьеровым, — предложил Сергей. — Это же такая акула! А кто «Кнехт»? Даже имя не известно.
Время было позднее. Теперь у меня на руке новые часы «Победа». Стрелки на них уже перевалили за час ночи. Георгий Семенович позвонил Льву Михайловичу. Тот просил обождать.
27
— Чем будешь завтра заниматься? — почему-то виновато поинтересовался Сергей в субботу, когда мы с ним шли домой.
Я пожал плечами, не зная что ответить. Определенных планов на воскресенье не было. С тех пор, как он женился, я невольно почувствовал себя в одиночестве. Сергей это замечал и старался уверить меня, что ничего не изменилось, но он и сам еще не утвердился в своем новом положении женатого человека. Наши с ним намерения на выходной день все же расходились. Об этом он знал и решил доказать, что они совпадают.
— Приходи, пойдем в цирк, — задержавшись на минуту у красочной афиши, сказал он.
На следующий день мы сидели в старом деревянном цирке, набитом до отказу народом. Было холодно и как-то неуютно, пока не вспыхнули яркие огни над цирковой ареной и не заиграл со своего возвышения оркестр.
Я давно уже не был в цирке, а Сергей, любитель борьбы, зачастил на представления, когда приехали борцы. Он всех их знал по фамилиям, рассказывал о борцовских качествах, о всякого рода захватах и подножках и даже пытался предсказать победителя, правда, каждый раз оговариваясь: «Если только они между собою не договорятся, чтобы позабавить публику». Пока борцы не выходили на манеж, Сергей и Женя от души смеялись над проделками клоуна. Они забывали обо всем на свете и наслаждались беззаботной минутой, как дети, завороженные лица которых я видел в нашем ряду.
В антракте Сергей, оставив нас вдвоем с Женей, побежал за мороженым, а мы медленно спускались с ней с верхнего яруса вниз по ступенькам.
— Алеша, почему ты все время молчишь? — спросила меня Женя. — Переживаешь?
Я попытался было отшутиться, сказав, что когда молчу, то отдыхаю, но она мне не поверила и настаивала, чтобы я признался, о чем я думаю.
— А, оперативник, здравствуй! — неожиданно услышал я голос откуда-то появившегося Амурского. — Давненько не появлялся. Опять где-нибудь путешествовал?