Назад дороги нет
Шрифт:
Приподнимаюсь, высвобождаюсь из его объятий и, перекатившись на живот, укладываюсь сверху. Хочу видеть его грозовые глаза, хочу понимать, о чём он сейчас думает, чувствовать его хочу.
— Ты постоянно говоришь о вине перед ним, но, может быть, стоит уже простить себя?
— Думаешь, это так просто? Перестать себя ненавидеть трудно, — вздыхает, касаясь моей щеки кончиками пальцев невыносимо нежно, трепетно даже. — Я всю жизнь этому учусь, иногда удаётся убедить себя, что я не такое уж и дерьмо, а иногда хочется
— Надо тебя от неё избавлять.
— У тебя уже почти получилось, — улыбается и становится похож на озорного мальчишку, хоть и расходятся вокруг глаз морщинки-лучики. — Я когда прочёл новость о беременности, честно, чуть дуба не врезал. Хотя, конечно, подспудно-то я понимал, что мы с тобой когда-нибудь доиграемся.
— Быстро мы что-то…
— А и хорошо, что быстро, — смеётся, обнимая меня и прижимая к себе, а я кладу голову ему на грудь, наслаждаясь покоем и теплом. — Во всяком случае, я тебе ещё не успел надоесть.
— Не надоел бы, — бурчу, целуя ямку между ключицами.
— Это ты меня ещё плохо знаешь, и мы даже не жили вместе толком. Так что всё ещё впереди.
— Дурак! — возмущённо вскрикиваю, а Викинг смеётся. Нет, он натурально ржёт!
— Так вот… не перебивай меня! В общем, сначала я хотел сесть на мотоцикл и рвануть в сторону Заполярья. Испугался, да. А потом подумал, мол, какого долбаного чёрта? Я люблю тебя, сильно люблю, а дети — это ведь хорошо.
— Ты, правда, так думаешь? — ёрзаю, а Викинг морщится, но я не обращаю внимания. — На самом деле думаешь, что дети — это хорошо?
— Ася, послушай меня. Я один раз это скажу, больше никогда не повторю, потому слушай внимательно: я очень любил своего сына, до безумия любил. Это закончилось плохо, но я не стал бы ничего в этой жизни менять. Все наши ошибки, вся боль даны нам не просто так. Мы с тобой уже не дети, да и у меня мозгов в голове стало побольше. Потому да, я хочу этого ребёнка.
— Спасибо…
Мне кажется, я в одном шаге от того, чтобы разрыдаться. Господи, за какие доблести ты послал мне этого невозможного, красивого, самого лучшего в мире мужчину? Я же даже никого не вынесла из пожара!
— Я люблю тебя, моя валькирия. А теперь спи, тебе нужен отдых.
— Нет уж! Наговорил женщине нежностей, растрогал до самого дна, а теперь спать отправляет. Так дела не делаются.
Он вопросительно смотрит на меня, а на губах уже расцветает лукавая улыбка.
— Спи, я сказал! — ещё пытается на чём-то настоять, но не только он умеет руководить в постели, я тоже умею.
— Не буду! Не заставишь, мне не хочется.
— А чего тебе хочется? Есть?
Он издевается надо мною, по глазам вижу. Ну, держись, Виктор Андреевич.
— Мне тебя хочется, — выдыхаю ему в шею, а он смеётся.
— Ты беременная, нужно аккуратнее быть…
— Витя, правильно, беременная, а
— Ты невозможная женщина, — говорит, а в голосе уже характерная хрипотца слышится, от которой я завожусь почти моментально. — Ася-я…
— Молчи!
Просовываю руку между нашими телами и касаюсь пальцами уже порядком возбудившегося органа. Ага, спать он собирался, так я и поверила.
Но не успеваю ничего сделать, а Викинг одним движением перекатывает меня на спину, нависая сверху, а я задыхаюсь от нахлынувших эмоций. Грозовые глаза потемнели от желания почти до черноты.
— Мне нужно быть осторожным, — говорит, касаясь губами шеи, щекоча бородой. — Но, чёрт возьми, я не умею терпеть рядом с тобой.
— И не надо, потому что я тоже не умею. И не хочу, чтобы ты учился.
Он усмехается, а у меня внутри всё переворачивается от того, до какой степени я люблю этого мужчину. Не глазами, нет, хоть он и очень красивый. Душой, которая, будто бы привязанная незримыми нитями, тянется за ним.
Обвиваю ногами его талию, а из широкой груди вырывается гортанный звук, а между тёмно-русых бровей пролегает глубокая складка. Он сверлит меня взглядом, впитывает мой образ, а я плавлюсь от этого, растекаюсь, почти потеряв голову от желания и любви.
— Я люблю тебя, моя валькирия, — говорит Викинг, медленно и до головокружения нежно входя в меня. Он не торопится набирать темп, подспудно опасаясь нанести какой-нибудь вред ребёнку, а я и не подгоняю.
Нежный Викинг мне тоже нравится.
И когда засыпаю, насытившаяся, довольная, в коконе из одеяла и сильных объятий, понимаю, что вот теперь абсолютно счастлива.
28. Викинг
— Знаешь, друг, никогда не думал, что нам придётся организовывать похороны белобрысой, — усмехается Карл, потирая воспалившиеся от недосыпа веки. — Если бы кто мне сказал об этом двадцать лет назад, ржал бы.
Я откидываюсь на спинку автомобильного сидения, вытягиваю, насколько возможно, ноги и молчу, потому что это и правда, кажется каким-то сном. Смерть Жанны не даёт мне покоя. Ну не могу я поверить, что это она сама в петлю полезла, вообще не могу. Такие люди, как Жанна, не заканчивают жизнь самоубийством. Тогда почему?
— Знаешь, — говорит Роджер, повернувшись к нам и закинув руку на подголовник, — чует мой хвост, её кто-то вздёрнул.
— Экстрасенсы вы чёртовы, мысли читать умеете, что ли? — Открываю глаза и встречаюсь с насмешливым взглядом Роджера. Карл рядом загадочно молчит. — Я только что об этом думал. Но если честно, меня пусть это и парит, но не до такой степени, чтобы разбивать ноги в кровь в поисках виновника.
— Жестокий ты, Витёк, — смеётся Роджер. — Неужели неинтересно?
Любопытный какой, смотрите на него.