Называй меня Мэри

Кокотюха Андрей Анатольевич

– Казаки?

– Не спрашивала кто. Все в камуфляже, в папахах, с «калашами». Ходили по улице, от двора ко двору. Показывали какую-то бумажку, типа распоряжение комендатуры. Но могли и не показывать. Зачем, у них же автоматы. Реквизировали на нужды республики весь транспорт, который был на ходу. Причем каждый собственник сам должен был отогнать машину туда, куда скажут. И непременно взять расписку. Мы, говорят, не бандиты. Потом, после победы, по такой расписке всем все вернут. Или компенсируют деньгами. В

рублях.

Таких историй Кобзарь наслушался на войне.

Не перебивал.

Налил еще себе и Мэри.

– Вот здесь внезапно бабушка пригодилась, – продолжала девушка, будто бы говорила сама с собой, исповедовалась, хотя наверняка рассказывала это кому-то не раз и не два. – Не знаю, откуда у нее такие знакомства. Но в какой-то момент пришел человек. С бородой, пузатый, мало говорил. Велел собираться и ждать. Ночью приехал на джипе, не новом, но какая разница. Нас четырех на борт. Сумки в багажник. Двести с гаком километров через Луганск на Святогорск. Как блокпосты проскочили – не скажу, не знаю. Уже там временно разместил в монастыре. Так я келью и увидела. Ничего особенного. Комната в общежитии.

– Разочарована? – Олег коснулся ее стакана краем своего.

– Просто говорю: все не так, как представляешь.

– Дальше что было?

– А ничего особенного! – Мэри вдруг огрызнулась, даже немного отодвинулась в сторону. – Пожили немного там, немного здесь. Потом нас обозвали нахлебниками. Никакая родня принимать не хотела. Если бы, говорят, на пару месяцев или там полгода. Обещали ж власти войну быстро закруглить… Короче, – она отмахнулась от всех, – какое-то время слонялись по разным точкам, где вроде как помогали беженцам.

– А на самом деле?

– Ни фига там не грело на самом деле, – отмахнулась она. – Будто сам не знаешь, какая там помощь. Ставят куда-то на учет, выделяют какие-то копейки, предлагают куда-то идти полы мыть. Инженеру горному, с дипломом, ага. Короче, хватило родителей на полгода. Еще ж бабушка, сам понимаешь. Точно так же, тем же маршрутом назад вернулись все.

– Ты осталась.

– Как видишь.

– И сейчас прячешься от кого-то. Или придумала?

– Не имеет значения.

– Имеет.

– Тогда считай, что я так цепляю мужиков. Первых попавшихся. Потому что ночевать негде.

– А это правда?

– Тоже не имеет значения. Я ведь здесь.

Глаза – утонуть можно.

Она допила залпом.

Кобзарь тоже.

Правда, не имеет значения. Он сам хотел, чтобы Мэри поехала к нему. Не только потому, что он давно не был с женщиной.

Надоело разговаривать с телевизором.

17

Она перестала дрожать, но осталась сверху.

Тело подавало сигналы, понятные только любовникам, которые только что выпили друг друга до дна. Мэри

вот так, молча, просила Кобзаря остаться, не выходить из нее. Хотя он уже исчерпался, освободился сам, а тем временем мозг жил собственной жизнью. Олег до сих пор не верил: все это сегодня случилось с ним, сорокалетним, усталым и, чего там, не самым желанным отшельником в киевской чаще. Привычка крутить в голове все, что попадается, загоняться, путать себя разными версиями одного события мешала, как никогда. Мэри подарила забвение и ощущение полной свободы только на каких-то полчаса – с момента, когда Кобзарь потянулся к ней, а она сделала вид, что сопротивляется.

Оба понимали и принимали эту игру.

– Что? – спросила она тихо, касаясь губами уха.

– Хорошо. – Другого слова не нашел.

– Знаю. Побудь так еще.

Мэри прижалась сильнее, будто стараясь срастись с ним намертво, навсегда. Олег провел рукой по ее телу, по направлению к животу, задержавшись на шраме, который ощутил раньше, когда раздевал, но рассмотреть не имел возможности – она попросила выключить свет. Потом стало не до того, но сейчас палец уже водил сверху вниз.

– Не нужно. – В ее голосе смешались недовольство и раздражение.

– Я видел много шрамов.

– Очень интересно.

– У тебя свежий. Относительно. Кожица здесь, на зашитом месте, еще тонкая.

– Отстань. – Мэри убрала его руку, но осталась лежать сверху.

– Тебя резали. Не так давно. Не вчера, ясно. Даже не месяц назад. Раньше.

– Ну и что?

– Ты чего-то боишься. То есть кого-то. И тут шрам внизу живота. Или ты играла с самого начала и такой сказкой действительно цепляешь незнакомых мужчин, или для страхов есть причины. Говори, если уж мы тут.

– Старший, а глупее. – Мэри вздохнула, медленно сползла, но не отстранилась, теперь прижалась уже под боком, положила руку ему на грудь, провела легонько. – Кесарево сечение. Знаешь, с чем такое едят?

Кобзарь подвинулся, чтобы было удобнее повернуть голову. Окно не занавесил. На небе стояла полная луна. Даже при таком слабеньком свете он увидел, как снова напряглись мышцы на ее лице, а большие глаза блеснули на секунду опасным огоньком и моргнули.

– Так. – Олег оперся на локоть, глядя на Мэри сверху. – Ты родила.

– Это преступление? – Она отодвинулась к стене, глаза ее вновь блеснули.

– Нет конечно. У Пасечника… – он не понимал, почему его вдруг прорвало и понесло, поспешно зажевал, – ну… то есть… У одного моего старого приятеля… Тебе оно не надо…

– Ой, говори, раз начал.

– У моего приятеля нет детей и не может быть. Хотя он в браке двадцать лет. С женой проблемы, и не только эти. Короче говоря, родить не преступление, а счастье.

– Тебе откуда знать? Не похоже, чтобы ты был отцом.