Не будь дурой, детка!
Шрифт:
— Да я не спорю! — успокоила подругу Горянова. — Главное, чтобы тебе было хорошо! Люди иногда меняются. Особенно когда теряют что — то дорогое.
Резенская кинулась к Горяновой обниматься:
— Дариночка! Как я тебя люблю!
— Осторожно! — усмехнулась та. — Не впадай в экзальтацию, оставь чуток темперамента для снежного Альгиса.
— Он уже не снежный! Он растаял…
— Кай и Герда, блин…
Резенская весело и счастливо рассмеялась и снова полезла обниматься. Через два часа пожаловала Завирко. Как Горянова упрашивала
— Олечка! — чуть не заплакала от умиления Горянова, увидев любимую подругу, но с места рвануть не могла: парикмахер еще возилась с ее волосами.
— Оставьте ваши телячьи нежности! — рявкнула довольная Завирко, кидая небрежно верхнюю одежду в зал и устраиваясь на диване, стаскивая с трудом мягкие полусапожки с ног. — Лучше мне водочки налейте!
— С ума сошла?! — крикнули разом Резенская и Горянова. — Тебе нельзя!
— Да я сама знаю, что нельзя! — наморщила лоб Олька. — Но мне всё время хочется водки и на дискотеку.
И она громко рассмеялась, придерживая заметный такой живот двумя руками снизу.
— Другие культурно ограничиваются мелом и солеными огурцами, ну, в крайнем случае, шоколадом с авокадо, а меня все время тянет на водку, дискотеку и мужиков…
— Ты извращенка! — снова хором крикнули подруги.
— Сама знаю! — смеялась довольная Завирко. — Но водку все — таки налейте. Пусть стоит. Я ее нюхать буду.
— А водки в доме нет, — расстроилась Горянова. — Что делать будем?
Завирко устроилась на диване барыней:
— Сгоняй за водочкой, Лилёк!
Резенская рассмеялась:
— Как прикажете, мадам!
В обед Ромку и Даринку расписали. Горянова была хороша, как никогда. Фигурная коса до пояса, украшенная рассыпанными мелкими кристаллами и крошечными бутонами, элегантное шелковое платье по силуэту, расходившееся книзу и создававшее впечатление легкости, невесомости, горящие в ушах невероятной красоты серьги, дождавшиеся своего часа, но не сумевшие затмить свою хозяйку. Потому что невозможно было сегодня затмить её. Ведь во всем её облике сегодня сквозило неприкрытое счастье. Она была безраздельно счастлива, когда спускалась вниз, укутываясь в вязаное полупальто из белой норки. Она была безмерно счастлива, когда Ромка, с трудом скрывая в глазах восхищение и восторг, аккуратно усаживал ее в машину рядом с собой. Она была бесконечно счастлива, отражаясь в его глазах, хранивших каждое мгновение этого дня…
Маленькая свадьба играла громко и шумно. Когда с тобой твои близкие, которые действительно тебя любят, все приобретает какой — то особый смысл. Надарили подарков от души. Из Воронежа курьером прислали столовый сервиз на тридцать шесть персон от тетушки Ануш и чудесную открытку с поздравлением на армянском.
— А почему не на русском? — поинтересовалась у невесты Резенская.
Та пожала плечами:
— Тетушка
— Чудесное качество! — улыбнулась Лилька
Вы, наверное, спросите, а пришли ли Пименов с Истоминым на свадьбу? Пришли. Но для Даринки они словно покрылись странным серым пологом, за которым и лица не разглядеть. Потому что все ее существо было обращено к одному — единственному человеку в зале — к Ромке. И он тоже больше никого не видел вокруг. И это было также естественно, как дышать…
Было всего ничего — пять часов вечера, как Ромка, переглянувшись с Оттавией и Марией, вдруг потянул Горянову за собой.
— Мы куда? — удивилась Даринка, когда он укутывал ее в верхнюю одежду.
— Сбегаем…
— Но зачем? Так нельзя! Там гости и все…
— Тава с Машкой всё решат, не волнуйся! Сейчас будет столько развлечений, что у наших близких не будет повода о нас вспоминать. А мы уйдем по-английски. Так задумано! Не спорь, жена!
— Ой! — смутилась Горянова от того, как он ее назвал, и не стала спорить.
Когда машина высадила их в аэропорту, Даринка расстроилась:
— Я же свой паспорт не взяла, Ром! Он в кафе остался!
— Зато я взял! — Савелов гордо похлопал себя по внутреннему карману пальто.
Они чуть не опоздали на регистрацию рейса. И Горянова, как могла, старалась не смотреть и не слушать, куда они сейчас летят. Она закрывала руками уши и опускала взгляд, боясь прочитать табло.
Савелов недоумевал:
— Что ты делаешь, Дарёш?
— Прячусь от реальности! Хочу сохранить пункт конечного назначения от себя в тайне.
— Расслабься, родная! — рассмеялся Роман Владимирович. — Мы всё равно летим с пересадкой в Москве. А там я сам тебя спрячу.
В аэропорту на них глазели и улыбались. А в самолете капитан корабля поздравил их, а бортпроводницы налили им по бокалу белого вина. Внутри у Даринки все переворачивалось. Она чувствовала себя юной. Просто ребенком, чистым, светлым ребенком, который еще не знает жизненных тягот и поэтому не умеет скрываться от них. Ребенком, у которого отобрали защитный панцирь, дав взамен что — то по-настоящему стоящее: любовь и доверие…
И Даринка вдруг заплакала.
— Что с тобой? — испугался Роман.
— Как мне жить дальше, — шепнула она сквозь слезы, — если это всё когда — нибудь исчезнет?
Он привлек ее к себе:
— Что ж ты у меня такая глупая, Савёлова! Ну, куда это исчезнет?
Питер встретил их первым чистым снегом. Сейчас, стоя у огромного окна в гостинице, нежась в теплых Ромкиных объятиях, голая Даринка, укутанная только в одеяло, смотрела, как огромные снежинки, тихо кружась, укрывали площадь. Была глубокая ночь. На улице ни души, и лишь кружащееся серебро под яркими фонарями…