Не будь дурой, детка!

Козырь Фаина

Анна Марковна пустила в оплату первые придерживаемые договора. И на счетах фирмы появилась какая — никакая, а копеечка. И эта копеечка очень радовала. Жизнь снова входила в ровную и спокойную колею. Только Надька Навицкая злилась сильно и даже обозвала Горянову сукой, но Даринка была не в обиде — Надьке давно нравился Савелов.

Примерно через неделю после вышеперечисленных событий утром, когда Даринка с Ромкой завтракали, тот сказал:

— Дарёш, мы сегодня вечером к маме приглашены. Там все свои будут: Тава с семьей и Мария с троглодитами.

— И Елисейка будет?

— Куда ж он денется?

Он и есть главный троглодит. Так, что? Идем?

Горянова, довольная, кивнула, а Ромка чмокнул ее в масленые губы.

— Вкусно!

Он вообще все время ее чмокал в то, что попадалось. Их дни были тихими и счастливыми, а ночи жаркими, страстными, наполненными неподдельной нежностью и каким — то щемящим доверием. А еще им вообще не хотелось расставаться, они словно не уставали от постоянного общения. Им было хорошо вместе. Они все время искали взглядом друг друга, а Горяновой еще нестерпимо все время хотелось к Ромке прикоснуться то там, то здесь, и она потом долго смеялась, когда обнаружила, что он тоже ищет повода, чтобы тронуть ее невзначай за что — нибудь мягкое…

Вечером того же дня Даринка с Романом, накупив гостинцев для всех, маленьких и больших, входили в небольшой частный дом на одной из окраин города. Дом стоял в конце хорошего, большого участка с садом.

— Круто здесь, Ром! Красиво! Листьев нет, но все равно как — то необыкновенно.

— Да… — протянул Савелов. — Папин сад особенный…

Дверь им открыли мгновенно, потому что, пока они шли к саду, впереди на стеклянной веранде, ярко освещенной, крутился мелкий живчик. Он уже кричал громко, когда Даринка с Романом звонили в красивый старинный звонок с медной кнопкой.

— Бабуска! Отклывай скоее! Даинела пьисла! — кричал во всю мощь своего детского звонкого голоса Елисей.

— Не путайся под ногами, баловник! — пыталась осадить его Катарина, открывая дверь.

Но где там! Разве справишься с малолетним тайфуном? Он врезался в Даринку, повиснув у нее почти на животе, потому что выше подпрыгнуть не получилось.

— Елисей, отпусти! — строго начал Савелов.

Но малолетний разбойник поднял на дядю наглые глазёнки:

— Нет! — довольно заявил он. — Не отпуссю! Мама сказала, сто она тепей наса! Наса! А знацит — обсяя!

— Нет! — вдруг неожиданно для всех по — настоящему завелся Роман Владимирович. — Заруби себе на носу, мелкий пакостник: Даринела прежде всего — моя! Понял?!

Елисей свел брови и злобно наморщил нос (зрелище в целом было отпадное):

— Не понял! Пъя масынки твои и мама, и бабуска мне саазу стлого сказали, сто… — он изменил голос, подражая манере Катарины, — ето дяди Ёмино, не нузно тъёгать! А пъя Даинелу, — Елисей явно торжествовал, — ницево так не говаили! Она наса! Все!

— Так! — не выдержал Савелов. — Где твой отец? Сейчас он все тебе объяснит!

— Не нужно, Ром! — рассмеялась Горянова, которую впервые так странно и так по — детски забавно делили. — Давай обойдемся без приступов ревности! — и добавила уже мелкому, не скрывая счастливой улыбки: — Ты позволишь мне раздеться, Елисей?

И с этого мгновения весь вечер Даринка уже не переставала улыбаться от нежности и умиления. Всё в этом доме было светлым и теплым: и интерьер внутри, и атмосфера, а главное — люди…

В небольшой круглой

комнате с настоящим старинным шелковым абажуром и с овальным столом, покрытым вязаной белой скатертью с бахромой, разместилась почти вся Ромкина семья: две сестры с мужьями и мама. Детей, правда, не позвали — банально не хватило места, да, к счастью, им было чем заняться — они с удовольствием распаковывали Даринкины гостинцы, за старшую с ними оставили Бьянку, еще одну дочку Оттавии (Паола в тот вечер работала в отеле). Это занятие настолько их увлекло, что даже Елисей присоединился к ним. Хотя, если честно, Елисей оторвался от Горяновой, только когда получил взамен неприкосновенную ранее коллекцию маленьких машинок, которую, как оказалось, кропотливо собирал все свои сорок три года Роман Владимирович. На меньшее троглодит был не согласен… Дядя Рома должен был сделать серьезный жизненный выбор. Коллекция или Горянова…

— Вот, гад! Не мытьем, так катаньем… — ворчал Савелов, вызывая истерический смех у своих сестер.

— Ром! Ты как маленький! — хохотали они, как он, вынимая их шкафа коллекцию, расстроенно морщился и грозился надрать задницу мелкому, если тот хоть что — нибудь испортит.

Надо сказать, что мужья Оттавии и Марии не смеялись — мальчишки, они были солидарны с Савеловым. Мальчики вообще не любят делиться…

— Он дома получит! — успокоил немного Ромку Данила.

— Не нужно! Настойчивый он у тебя! Хорошее качество…

— Хорошее, — хмыкнул Елисейкин отец.

Даринке очень понравился муж Оттавии, Винсенте, как оказалось, второй. Он был мягким, немного круглым, большим и высоким чистокровным итальянцем, с трудом говорившим по — русски, но прекрасно все понимающим. Работал он поваром вместе с женой в отеле и, судя по всему, был доволен и счастлив. На ужин была подана настоящая итальянская паста в исполнении маэстро Винсенте. Вкусная до безумия! Таяла во рту, оставляя на языке немыслимые ароматы трав и специй. Ели все с аппетитом, нахваливали. На серьезность собрания никто не претендовал, поэтому вопрос Катарины, прозвучавший как бы между прочим, был более чем неожиданный.

— Вы уже выбрали дату и место? А то мне скоро уезжать… Может, все — таки успеете?

Горянова, если честно, растерялась. Сестры сразу переглянулись, сгруппировались и возмущенно зашипели на Романа по — итальянски:

— Ты что? Даже предложение ей еще не сделал? Мама ведь уедет снова на целый год… И после Нового года не вырвется, сам знаешь, сколько в садах заботы… — все это сопровождалось исключительно экспрессивными итальянскими жестами. — Лови момент, идиот великовозрастный!

— Ну! Налетели галки на палку! — осадил их Савелов по — русски, невозмутимо продолжая трапезу. — Не лезьте! Мы сами все решим!

— Pirla! Pirla! (придурок) — кинула Оттавия в сердцах.

— Не ссорьтесь, дети! — остановила их Катарина.

Она отставила от себя тарелку и повернулась к Горяновой, положив свою руку той на коленку.

— Деточка! — сказала она очень нежно, ласково улыбнувшись. — Мы все очень счастливы, что ты войдешь в нашу семью…

— О! Che gioia! — умиленно вздохнули Оттавия с Марией.

— Мы уже очень любим тебя! Все — все!

Горянова сглотнула комок, глядя на эту красивую, невероятную, такую добрую женщину.