Не было бы счастья
Шрифт:
— Я, между прочим, очень счастливый человек! — официальным тоном доложил Илья Михалыч.
— Рад за вас.
— Конечно, счастливый! У меня дом, семья, меня ждут, представьте, с ужином! А еще на работе ценят. И самолет мой вполне благополучно сел, а ведь всякое могло быть!
С философским видом он поднял палец вверх и вопросительно уставился на водителя, словно приглашая поспорить. Но тот явно не имел желания участвовать в дискуссии.
— Ну, самолет, конечно, не мой, — решил быть честным до конца Илья, — но я на нем летел! И приземлился! А потом домой
Несколько мгновений шофер отбивался от его настойчивых попыток завладеть баранкой. Потом, отчаявшись, с силой отпихнул Илью назад. Тот откинулся в кресле и обиженно просопел:
— Я двадцать лет за рулем! У меня джип последней модели, понял?
Кстати, а почему он тогда едет на такси? Где его джип? Илья мрачно уставился в окно с надеждой увидеть там свою машину. Но мимо проплывали только рекламные огни ночной Москвы. Обида росла, Илья выпятил губы и плаксиво сказал:
— Украли, гады!
Водитель горю его не посочувствовал.
— Ну ладно, — внезапно обрадовался Илья, — я себе новый куплю. Слушай, хочешь тебе тоже куплю? Я могу! Я вон сыну купил настоящую яхту. На вырост. Ха-ха! Мы на ней летом к морю двинем.
— Так уж лето, — напомнил водитель мимоходом.
— Да?! — несказанно поразился Илья и попытался сесть попрямее. — Ну надо же! Слушай, а у тебя дети есть?
— Ну есть.
— Не нукай. Дети — это святое! Но вот когда без матери, это плохо.
— Как без матери? — машинально удивился шофер.
— Вот так, — снова опечалился Илья, — бабушка есть, прабабушка есть, прадедушка есть, а матери — ни фига! Кошмар!
— Померла что ли? — осторожно полюбопытствовал шофер.
— Да лучше бы померла, — меланхолично заметил Илья и тут же устыдился, — нет, конечно, пускай живет. Только подальше. Данька-то по ней даже не скучает, но, ты знаешь, без матери все-таки хреновато…
— Хреновато, — согласился тот.
Илья попросил сигаретку, хотя не курил уже лет десять. Водитель протянул пачку, и следующие полчаса адвокат Кочетков пытался выудить сигарету наружу. В конце концов, плюнул и уснул.
Разбудила его страшная качка. Наверное, шторм, решил Илья и ощупал пространство вокруг в поисках спасательного жилета. Но жилета не было, а под рукой оказался только чей-то мясистый нос. Его обладатель дико матерился и тряс Илью за плечо.
— Не качай меня! — попросил Илья ласковым голосом.
— Придурок, ты проснулся или как?
— Я не придурок, но проснулся.
— Давай показывай, куда дальше ехать. И отпусти мой нос, извращенец херов!
Илья быстро одернул ладонь и стал сосредоточенно вытирать ее о брюки. Водитель злобно скрежетал зубами.
— Ты щас пешком пойдешь, понял? Плевал я на твою вип-карту, вылезай давай!
— А мы где? — задумчиво спросил Илья, не принимая всерьез эти угрозы.
— В… — с чувством ответил водитель. — Давай, говори адрес или вали отсюда! Что за день такой, а?! То малолетки обдолбанные, то еще что!
Илья, потирая кулаками гудящую
— У тебя есть пить? Брр… Это я че имел в виду? Пить есть? О черт! Дай воды, а?
Таксист снова выругался, но вытащил из бардачка бутылку минералки. Илья жадно приник к горлышку и уже через минуту мог говорить вполне связно и даже вспомнил свой адрес.
Не спалось. Казалось бы, такой выдался развеселый денек, что оставалось только уткнуться в подушку и задрыхнуть — крепко и сладко, радуясь возможности не думать ни о чем. Но — не спалось.
Женя прислушалась к ночному дому. Еще пару часов назад здесь стоял гвалт, раздавались беспокойные выкрики Ольги Викторовны, песни Данилки, дедушкин зычный бас, умоляющий супругу отыскать его очки. Женя вместе со всеми сидела в гостиной, хотя очень этому противилась, опасаясь сгореть от неловкости. Из ванной она тихонько проскользнула в комнату, которую ей отвела Ирина Федоровна, и затаилась там, словно мышка. Но бабушка быстренько ее обнаружила, призвала на помощь Даньку, и они вполне успешно отбуксировали Женьку к столу.
Неловкость испарилась почти сразу же. Во-первых, Женька вдруг почувствовала страшный голод и только первые минуты контролировала, как бы поизящнее держать вилку и не чавкать слишком громко. Потом увлеклась процессом. А во-вторых, никто за столом не собирался устраивать ей допрос или что-то вроде того, чего она ужасно боялась. Все держались так, словно она каждый день ужинала с ними. Словно она привычный гость, неизменно радующий своим появлением. Словно ее законное место между Маринкой и Ольгой Викторовной, которая то и дело с молчаливым упорством подкладывала ей в тарелку аппетитные кусочки.
Хм… Все это было странно, но только первые мгновения. После ужина Данька с Герой затеяли возню у камина, дед включил телевизор и напрасно пытался хоть что-то услышать, поминутно вскрикивая, что «должен быть в курсе новостей». Ольга Викторовна взялась за вязание. А Маринка с бабушкой отправились мыть посуду. Женька заковыляла следом, с энтузиазмом предлагая свою помощь.
— Будешь сушилкой, — разрешила Марина и повесила ей на плечо полотенце.
Женя устроилась на высоком стуле у раковины и старательно принялась вытирать тарелки.
В приоткрытое окно вползали темнота и легкий ветерок. Покачивались в горшках листья бегоний. Шумела вода, шумели Данька с собакой, шумел дед, так и не узнавший, что происходит в мире. Стучали спицы Ольги Викторовны, чуть снисходительно и отрывисто, словно азбука Морзе.
И Женьке показалось… Нет, на секунду почудилось… Нет, ей захотелось…
Она страстно пожелала, вот что.
Стать частью всего этого. Да, именно так.
Она даже помотала головой, потрясенная собственными мыслями. Что за бред? Кыш, кыш отсюда немедленно! Не смейте подходить ко мне так близко, сладкие, подлые мыслишки! Но они не желали испариться, исчезнуть, сгинуть в небытие, как она ни старалась. Ей пришлось отдаться им на растерзание, додумать, намечтаться всласть, до боли в сердце.