Не было ни гроша, да вдруг алтын
Шрифт:
Анна. Ну вот, видела ты, наконец, своего Модеста Григорьича?
Настя. Да, видела. Думала, что, бог знает, как обрадуюсь, а только испугалась да сконфузилась.
Анна. Кто он такой, скажи ты мне!
Настя. Да я не знаю.
Анна. Вот хорошо! Хотела замуж идти, а за кого – не знаешь.
Настя. Да он милый такой.
Анна. Все ж таки хоть звание-то его знать надо.
Настя. Как это? Вот который с портфелем
Анна. Чиновник?
Настя. Так, кажется.
Анна. И он хотел жениться на тебе?
Настя. Да. Маменька крестная хотела приданое дать.
Анна. Он тебя любит?
Настя. Ох! Очень, очень любит.
Анна. Ты почем это знаешь?
Настя. Как же мне не знать! Он мне, бывало, в уголке потихоньку каждый день про свою любовь говорил.
Анна. Только про любовь?
Настя. Да. У маменьки крестной ни о чем другом в доме и разговору не было. Только про любовь и говорили, – и гости все, и она сама, и дочери.
Анна. Можно богатым-то про любовь разговаривать, им делать-то нечего.
Настя. Ах, как жаль, что у меня денег нет.
Анна. Ну, а если б были, что ж бы ты сделала?
Настя. Вот что: наняла бы хорошенькую квартирку, маленькую, маленькую, только чистенькую; самоварчик завела бы, маленький, хорошенький. Вот зашел бы Модест Григорьич, стала бы я его чаем поить, сухарей, печенья купила бы.
Анна. Ну, а дальше что?
Настя. Дальше – ничего. Ах, тетенька, вы представить себе не можете, какое это наслаждение – принимать у себя любимого человека, а особенно наливать ему чай сладкий, хороший! Вот он пишет, что нынче же придет к нам. Что мне делать, уж я и не знаю.
Анна. Помилуй, до гостей ли нам.
Настя. Дяденька идет.
Анна и Настя быстро уходят в дом. Крутицкий проходит за ними, не останавливаясь. Мигачева выбегает из своей калитки, за ней выходят Елеся и Петрович. Фетинья выходит из лавки.
Явление тринадцатое
Мигачева, Елеся, Петрович, Фетинья, потом Крутицкий, Анна, Настя.
Мигачева. Пришел, матушка, пришел. Что-то он принес – вот любопытно.
Фетинья. Потерпи, узнаем. Куда торопиться-то!
Мигачева. Каково терпеть-то! Неужли он в самом деле деньги принес.
Петрович. Кто ж его знает; человек темный, аред как есть.
Елеся.
Мигачева (подбегая к окну). Бранятся что-то.
Выходят из дома Крутицкий, Анна, Настя.
Крутицкий. Идите, говорю вам! Идите! Вот тебе приданое! Вот, на! (Дает Насте бумагу.)
Настя. Нет, нет, ни за что! Лучше я с голоду умру, сейчас с голоду умру!
Крутицкий. Ну, умирай, умирай! Только уж на дядю не жалуйся! Тебе стыдно у богатых просить, стыдно? А не стыдно у дяди кусок хлеба отнимать? Я сам нищий. У нищего тебе отнимать не стыдно?
Анна (берет у Насти бумагу). Михей Михеич, побойся ты бога! Что ты с нами делаешь?
Крутицкий (Фетинье). Вот они какие! Вот они какие! Они глупые. Я им хлеб достал, хлопотал для них, а они упрямятся. Отец родной того для нее не сделает, а она бранится. Да вот, все меня бранят; а ведь я им… знаете что?
Фетинья. Что же за сокровище ты добыл?
Крутицкий. Да, сокровище. Верно ты говоришь, сокровище. Я им свидетельство достал на бедную невесту. Вот я что! И священник подписал, и староста церковный подписал.
Мигачева. Ах, ах, ах!
Крутицкий. Пойдут по городу, по лавкам, что денег-то наберут! Какой доход! Счастье ведь это, счастье!
Фетинья. Да, счастье… на мосту с чашкой.
Мигачева (подбегая к Анне). Позвольте бумажку, полюбопытствовать!
Анна (подавая бумагу). Да на что вам? Ведь вы читать не умеете.
Мигачева. Все-таки интересно, помилуйте! (Рассматривая бумагу.) Ах, ах! Ну, вот, уж чего вам лучше!
Петрович. Постой ты! Подай сюда! (Берет бумагу.) Что ты смыслишь! (Просматривает бумагу, потом щелкает по ней пальцем.) Верно! Ничего, идите смело! По этой бумаге ходите смело. (Отдает Анне бумагу.)
Настя. Что ж, очень это стыдно?
Мигачева. Да таки порядочно. Как начнут страмить, так только держись, особливо приказчики.
Елеся (смеется). Приказчики? Приказчики проберут.
Настя. А много денег собрать можно?
Мигачева. Счастьем ведь это. Кто рублик даст, кто просто поклонится да рукой махнет, значит – проходи мимо; кто насмеется вволю; а добрые люди попадаются – и по десяти и по двадцати рублей дают.