Не бывает прошедшего времени
Шрифт:
12
Париж как Париж. "Русское аудио" так "Русское аудио". Ожидал я Виктора и дождался. Вошли в кафе. Аккордеонист как раз собрался играть.
А кафе оказалось странным, я еще не видел таких.
Никто ни с кем не здоровался. Никто не разговаривал ни с кем. С первого взгляда было заметно, как медленно люди разворачивают пакетики с тремя кусочками сахара в каждом, разглядывают кофейные чашечки, медленно достают сигаретные пачки, неспешно выбивают из них сигареты и так же не спеша закуривают. Здесь, в доме номер 16 по улице Пондери, никто никуда
– Забавно?
– подмигнул Виктор и, не ожидая ответа, сам оценил увиденное.
– Очень забавно!
– Ты впервые здесь?
– Я указал Виктору на людей, подрыгивающихся у столиков.
– Нет. Но раньше я приходил сюда один. Это заведение для одиноких, сюда, как правило, компаниями не ходят, да и что за компания у эмигранта? Так, стайка... Собьются на вечерок, похлопают по спинам друг друга - и по норам.
К нам подошел человек в джинсовом пиджаке и косоворотке, в картузе с большим бумажным цветком, пришпиленным справа у козырька. Функцию брюк у него выполняла некая хитрая подробность костюма, полное имя которой мне неведомо, - этакие штанишки, застегивающиеся под коленками, нечто среднее между одеждой оперного пажа и шароварами султана, правителя лилипутов. Официант, одетый таким образом, предложил нам наушники. Когда мы отказались, он подал меню и принял заказ на два кофе и двойную порцию ликера "Куантро" со льдом, для Виктора. Виктор поинтересовался у официанта: что это надето на нем, вправду ли русский национальный костюм? Тот ответил, что понятия не имеет, лучше про такое спросить у других официантов, тут в другую смену есть русские, украинец и поляк. Он же учится, а здесь прирабатывает и относится к своему костюму как к спецодежде. Он зарабатывал и по-другому - раздеваясь, позируя учащимся в художественной школе; тоже неплохо, но тамошние гомосексуалисты настроение портили. Никаких языков, кроме французского, официант не знал и не желал знать; после университета он будет агрономом, а с помидорами можно общаться молча.
Мы засмеялись, и официант ушел, на ходу передав бармену наш заказ.
Несмотря на все наушники да костюмы, в "Русском аудио" не было тайны, не было биографии, не было какой-то приметинки для добрых людей. По крайней мере не ощущалось ничего такого. Даже когда - вопреки традиции - вошла шумная компания и принялась сдвигать столики напротив нас, чувствовалось, что компания случайна, не из завсегдатаев и веселятся они, как веселились бы где угодно, просто настроение у ребят хорошее.
Ритм, вернее много ритмов, в кафе продолжали творить люди, рассевшиеся поодиночке, дрыгающиеся каждый в собственном стиле. Хоть на вывеске было слово "Русское...", не было у посетителей обычного для подвыпивших славян желания пообщаться, излить душу первому встречному и выплакаться на ближайшем плече.
Должно быть, не все здесь были из ностальгических эмигрантов. Еще ожидая Виктора, я посмотрел сквозь разрисованную витрину и сразу же ощутил дисциплинирующую атмосферу чужестранного заведения, где продают выпивку, но клиенты пьют сдержанно и исключительно на свои.
Но вот напротив нас с Виктором (мы молчали, ожидая заказанное) шевельнулся один из слушателей,
– Как вы считаете, - спросил мужчина по-русски, напомнив мне о том, что все-таки подвыпившие славяне - самая контактная часть человечества, - вон та дамочка у входа, она ожидает кого-нибудь или хочет познакомиться?
Не удивившись, что человек, снявший наушники, избрал собеседником именно меня, не удивляясь, что вопрос был задан по-русски, я взглянул на даму. Было ей несколько за сорок, и шансов на знакомство с кем-то элегантным и трепетным у нее было маловато. О чем я и сообщил.
– Считаете, ей здесь нравится?
– настойчиво спросил мужчина, постукивая стаканчиком.
– А черт разберет, что здесь кому нравится, - искренне ответил я.
Виктор молчал, поглядывая то на меня, то на человека без наушников, то на ревущую у сдвинутых столиков компанию. Бармен подошел к крайнему за сдвинутыми столиками и что-то сказал ему на ухо - компания чуть поутихла, хотя ясно было, что это ненадолго: стол уже покрылся графинчиками с красным вином...
– Этот бармен, - сказал человек без наушников, - похож на "большого брата" из оруэлловского романа "1984". Помните, там есть "большой брат", которому посвящаются регулярные двухминутные излияния по телевидению. "Большой брат" определяет, что слушать и что смотреть, что делать...
– Там еще есть оппонент "большого брата", - вмешался я, - которого полагается проклинать, потому что иначе "большой брат" накажет. С надлежащей ли старательностью проклинаете вы того дьявола?
– Кого, кого?
– всполошился мужчина, - Мы здесь, пожалуй, немного ругани слышим - так, чтоб из года в год да в один адрес. Разве что русских коммунистов ругают не переставая.
– Я же и спрашиваю, старательно ли поносите дьявола, выигравшего войну у фашистов, научившего людей, живших в темноте и в бедности, читать и писать, давшего всем жилье и работу.
– Вы случайно не коммунист?
– удивленно переспросил мужчина.
– Коммунист, - сказал я, - самый настоящий.
– Глупые шуточки!
– буркнул человек и надел наушники. Компания за сдвинутыми столами притихла.
– Войны не будет. Войны не было никогда!
– сказал Виктор и позвякал льдинками в стаканчике с желтоватым "Куантро".
– Да здравствует мир!
– Война была, - ответил я, - а мир в Европе держится, потому что войну выиграли мы.
Человек в наушниках демонстративно отвернулся от нас, уставившись в сторону бара.
– Вспоминаешь бандуриста?
– поднял я чашечку с кофе и взглянул на Виктора, - Ну, того, которому эсэсовцы разбили бандуру?
– Нет, война окончена! Нет, не помню!
– Здесь у каждого свои наушники, - сказал вдруг мужчина, который только что сидел, отвернувшись от нас.
– Вот вы шутите, пугаете меня...
– А вы боитесь коммунистов?
– спросил я. Мужчина снова надвинул наушники на лохматую, очень немолодую свою прическу и вслушался. Он постукивал стаканчиком в ритме личной музыки, а по стуку можно было понять, что кафе здесь недорогое, так как столы в нем не деревянные, а пластиковые.