Не чужая смута. Один день – один год (сборник)
Шрифт:
В Древней Руси не было личностной, авторской, индивидуальной литературы – там всё было растворено в целом, в национальном, в религиозном, в общежитийном. Ответы где-то здесь надо искать, а не в столь любимой нашими прогрессистами «отсталости».
Во-вторых, заковыка в том, что Россию сравнивают сразу со всей Европой одновременно. Мол, в этой условной «Европе» в самые давние времена «всё уже было» – а у нас ещё лопухи росли повсюду.
Друзья мои. Ну, что значит в «Европе»?
Например, итальянский язык становится литературным только в XIII веке; да, веком позже появляются Данте, Петрарка и Боккаччо, но это вовсе не значит,
И это Италия!
А что там у нас такого происходило в Норвегии, Румынии, Польше или в Литве, чтобы Россия тосковала со стыда? Или это не европейцы?
Я это тысячу раз уже слышал: «У них там уже был Шекспир, а у нас…» У них – у кого? У голландцев? У финнов? У сотен европейских племён, которые в литературе никакого следа не оставили?
Да ничего особенного там не происходило, как правило, нигде не ходили толпами свои Шекспиры, пока у нас тут корябали на бересте свою унылую «Русскую правду».
Короче, если вы услышите это в очередной раз – «у них там был свой Шекспир, а у нас…» – вы попросите, чтоб вам перечислили всех шекспиров поимённо: венгерских, эстонских, ирландских и прочих. И если они не назовут вам их – значит, вы имеете дело с ксенофобами, которые считают едва ли не все европейские народы недоразвитыми.
Новая статья писателя Виктора Ерофеева (краткое содержание: «Шеф, усё пропало!») заканчивается просто великолепно:
«В дальней перспективе в организме России начнется новая война двух вирусов: имперского и европейского. Но надеяться на то, что народ когда-либо заразится европейским духом, крайне сложно. Надо будет дождаться нового Петра I с его принудительными проевропейскими реформами. Его пока что не видать».
Ущипните меня. Пётр не был империалистом, правда? Если Виктор Ерофеев увидит во сне, как бы вёл себя Пётр в нынешней геополитической ситуации, он встанет с кровати седым как лунь и с полной дезориентацией движений.
Если бы пришёл Пётр – Виктор Ерофеев и его друзья босиком бежали бы по просёлочной дороге за коляской Путина и кричали бы: «Вернись, мы же так шутили! Неужели ты не понял?»
…Не любить этих людей – сложно. Подтверждения своих слов они непрестанно ищут в русской истории (и в литературе – что тоже история): у Петра, у Александра, у второго Александра, у третьего, и ещё у Александра Сергеевича – русская история с лёгкостью необычайной изворачивается и звонко бьёт им в лоб.
Не заметив, они зачарованно идут дальше. С нежностью смотрим на них.
Цитируем поэта Фёдора Тютчева, письмо 1867 года.
«Можно было бы дать анализ современного явления, приобретающего всё более патологический характер. Это русофобия некоторых русских людей. Раньше они говорили нам, и они действительно так считали, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т. д. и т. п., что именно бесспорным наличием в ней всего этого им и нравится Европа. А теперь что мы видим? По мере того, как Россия, добиваясь всё большей свободы, всё более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается. Что же
«Действуют только инстинкты».
Как ново, не правда ли? Как неожиданно, я бы сказал.
Я за последнее время много цитировал Тютчева. Прогрессивные люди могли уже убедиться, что Тютчев был законченный мракобес и вообще ватник. Но Тютчева, думаю, им не жалко, он же не Пастернак, его можно списать со счетов.
Однако вот ещё одна обидная новость в таком случае. Лев Николаевич Толстой неоднократно говорил о величии Тютчева (с которым общался, виделся время от времени), а однажды написал Страхову о Тютчеве следующее: «Из живых я не знаю никого, кроме вас и его, с кем бы я так одинаково чувствовал и мыслил».
Обидно, да?
Потянул Тютчева, за него Толстой зацепился бородою.
Тащите дальше. В кабинетах литературы можно повесить размноженного Чхартишвили на месте белых пятен.
Ещё из Тютчева:
«О России много говорят – в наше время она служит предметом пламенного тревожного любопытства; очевидно, что она сделалась одной из главнейших забот нашего века… Современное настроение, детище Запада, чувствует себя в этом случае перед стихией если и не враждебной, то вполне ему чуждой, стихией, ему неподвластной…»
В другом месте он пишет, как Россия освободила в 1813 году Европу «от наполеоновского господства» и Европа приветствовала Россию «с благородным восторгом». Но прошло несколько десятилетий, и Европа чудесным образом исхитрилась «преобразовать державу в чудовище для большинства людей нашего времени… чтобы доставить себе наслаждение взирать на Россию как на какого-то людоеда XIX века».
Характерно, что Германия, которая, собственно, была обязана своим воссоединением в XIX веке России и её победе над Наполеоном, выразила благодарность тем, что сделала своей целью всяческое ослабление России и клевету на неё.
Тютчев говорит, что в Германии есть люди, которые объясняют свою враждебность к России так: «Мы обязаны вас ненавидеть, ваше основное начало, самое начало вашей цивилизации внушает нам немцам, западникам, отвращение; у вас не было ни папской иерархии, вы не испытали ни борьбы религиозной, ни войн империи, ни даже инквизиции, вы не принимали участия в крестовых походах, вы не знали рыцарства, вы четыре столетия назад достигли того единства, к которому мы только стремимся».
У Тютчева есть ещё интересное рассуждение, как Европа жила-жила, потом в конце XVIII века вдруг всерьёз обратила взоры в Россию и с удивлением обнаружила, что там тоже есть Европа – только русская, восточная Европа.
Я тут недавно всё повторял, что никакая мы не Европа – ровно потому, что мы и есть Европа в самом лучшем качестве. Тютчеву это было ясно двести лет назад.
Характерно, что все эти высказывания Тютчев публиковал в европейской прессе – порождая бум откликов (вплоть до того, что в качестве ответов на его статьи сочинялись целые книги).
Иван Аксаков писал, что с появлением статей Тютчева «впервые в Европе раздался твёрдый и мужественный голос русского общественного мнения. Никто никогда ещё не осмеливался говорить с Европою таким тоном».