Не дели любовь...
Шрифт:
– Папочка!
– визг Алисы откуда-то из гостиной, разорвал тяготящую тишину, - иди сколей сюда! Шустрик сейчас упадет и поланится! А я его не достану. Шустрик! Кися иди сюда, маленький.
Недоуменно переглянувшись с Кирой, Михаил бросился на крики дочери. Слепцова хотела было последовать за ним, но дверной звонок не позволил ей уйти из прихожей.
– Кира, открой, пожалуйста!
– послышался из комнаты голос брата, вслед за которым раздались смутно различимое бормотания, очевидно с дочерью и котом.
Тяжело вздохнув, девушка вернулась обратно. Даже не пытаясь взглянуть
И снова он. Мартынов. Алексей. Лёшка. Лёша. Лёшенька... Родной и любимый. Не смотря ни на что, и вопреки всему. Пришел. Лишь спустя несколько дней. Без предупреждения. Без звонка. Хотя откуда ей знать, что без звонка? Еще в тот день, когда она узнала от беременности, девушка включила беззвучный режим на мобильном, и запрятала его поглубже в сумочку. Чтобы не слышать и не видеть. Чтобы не было соблазна в случае чего ответить. А домашний... Звонки на него, Кира просто игнорировала.
И теперь он стоял перед ней. Так близко. Только протяни руку и почувствуешь его теплоту. И в то же время так далеко... Такой потерянный и измученный. Растерянный. Будто не меньше самой Киры за все эти дни думал и переживал. Словно за последние дни даже не сомкнул глаз, ни на мгновение. Будто о чем-то сожалел...
Пришел именно тогда, как девушка перестала уже его ждать. Когда почти смирилась, что это снова конец. Только теперь по-настоящему. Без надежды на совместное будущее. Тогда, когда Кира практически свыклась с мыслью, что есть он, Алексей. Где-то там, далеко. Есть она, Кира, и её будущий малыш. Здесь. Что они снова по-отдельности. Близкие и далекие друг другу одновременно...
– Можно?
– кивая в сторону квартиры, тихо уточнил Лёшка.
Можно ли? Кира и сама не знала. И нужно ли это все? Но, наверное, Мишка прав. Им надо поговорить. И, Господи, если бы только она сейчас услышала хоть какое-то разумное объяснение происходящему... Простила бы? Ради их будущего ребенка. Ради себя. Ради любви, которая вросла в неё, пустив корни настолько глубоко, что уже никогда не избавится... Да, простила бы... Непременно простила.
– Козюль, кто там?
– снова послышался оклик брата. Вот любопытный. Нет бы "спасать" кота от Лиски.
Пожав равнодушно плечами, девушка обхватила себе за плечи. Окинув Мартынова безразличным взглядом, отступила в сторону, пропуская внутрь, и крикнула Михаилу:
– Это ко мне.
– Ты ходила к врачу?
– заходя, сходу поинтересовался Алексей.
Что это? Забота о любимой женщине? Беспокойство о той, что носит под сердцем его ребенка? Или простая вежливость? У Киры так и подмывало спросить это. Так и хотелось сказать что-то язвительное, ранящее... В частности если это и, правда, простая вежливость, то раз и навсегда дать понять, что она не нуждается в подачках, притворстве, насмешках. Но сдержалась. В который раз за последнее время. Только и смогла, что честно признаться:
– Нет, не ходила, - оставляя Алексея, прошла на кухню.
– Почему?
– следуя по пятам, не унимался мужчина.
Нет, все же не очень похоже на простое любопытство. В голосе скользило беспокойство. Этого нельзя
– Просто, - машинально ставя чайник на огонь, вздохнула Кира, стараясь избегать столкновения взглядом с Алексеем. Действительно, почему? Как последняя эгоистка упивалась своим горем, совершенно не думая о ребенке. Так нельзя...
– Так нельзя, - подходя к Кире сзади, вторил ей мужчина. Словно читал её мысли. И осторожно положив ладони на плечи, развернул к себе, - собирайся, я сейчас тебя отвезу.
Несколько секунд Кира недоуменно смотрела на Лёшу, пытаясь вникнуть в смысл услышанных слов... Уж не ослышалась ли она? Действительно ли это говорит он? На самом деле хочет, или просто пытается замолить, таким образом, собственную вину...? После чего девушка поспешила отвернуться к окну, и, вырываясь из захвата, четко проговорила:
– Никуда я не поеду, - послав осуждающий взгляд Мартынову, - с тобой не поеду.
– Кирюш, не глупи. Ты должна в первую очередь думать о ребенке.
– Чтобы ты знал, я только о нём и думаю!
– с вызовом выдала Слепцова. Кто бы говорил... чего только надумал себе. Нахмурившись, Кира даже вздрогнула, когда чайник засвистел, оповещая, что вскипел. Выключив огонь, она вытащила из шкафчика чашку, и на секунды заколебавшись, равнодушно уточнила, - кофе будешь?
– Нет, - отмахнулся мужчина, продолжая гнуть свое, - Кира, ребенок ведь ни в чем не виноват.
– А я буду, - игнорируя убеждения Лёшки, Слепцова вытащила из шкафа баночку растворимого кофе, и сыпнула себе в чашку две полных чайных ложки.
– Что ты творишь?
– выхватывая у Киры из рук горячий чайник, не позволяя ей приготовить горький напиток, - тебе нельзя кофе!
– Кто сказал?
– удивленно вскинув бровь, фыркнула девушка, - я сама в состоянии решать, что мне можно, а что нет!
– Кира ты беременна!
– отодвигая Слепцову в сторону, прикрикнул Лёшка, высыпая кофе в мусорное ведро, и ополаскивая холодной водой чашку.
– Вот именно, я беременна, а не больна, Мартынов!
– сложив руки на груди, прикрикнула Кира, - чувствуешь разницу?
– Кира ты должна беречь себя, - Алексей осмотрелся по сторонам, и тут же бросившись к окну, поспешно закрыл его, недовольно пробормотав, - и не стой у окна. Хочешь, чтобы просквозило?
– Мартынов, я не поняла, что ты вообще себе позволяешь? Лето на дворе, если ты позабыл!
– расширив от удивления глаза, Слепцова с недоумением наблюдала за действиями мужчины, пытаясь найти какое-то разумное объяснение его поведению.
Стоит ли скрывать, что ей было приятно? Очень приятно подобное беспокойство и своеобразная забота. Она бы, скорей всего, даже порадовалась в другой ситуации. Но пока что девушка слишком отчетливо помнила обвинения Лёшки. И не могла понять, откуда в нем столь резкие изменения. Может, она что-то упустила? Но что? Когда? Этот момент Кира вес никак не могла уловить.
– То, что сейчас лето, еще не значит, что нельзя простыть, - присаживаясь на табурет, пояснил Алексей. И постучав пальцами по деревянной столешнице, уточнил, - так ты идешь собираться? Или, - кивок на девушку, - в спортивном костюме поедешь в больницу?