Не для любви

Айрон Мира

На следующий день Анатолий Егорович пришёл к Ольге позже, чем обычно, — видимо, после того, как обошёл всех. В руках у него была какая-то синяя папка. Открыв её, доктор вооружился ручкой и бодро заговорил:

— Давайте сначала внесём некоторую ясность в ситуацию.

— Давайте, — кивнула Ольга.

Её очень интересовали два вопроса. Первый: откуда в больнице известны её личные данные? Персонал обращался к ней по имени-отчеству, она не раз слышала. А ведь у неё забрали все личные вещи и документы, когда затолкали в машину около офиса. В то, что какой-то

доброхот оставил документы рядом с ней там, куда её выбросили, Ольга не верила. А второй вопрос: где и как её нашли? Ведь предполагалось, что она не выживет. Хотя существовал ещё третий вопрос: почему не приходят представители правоохранительных органов и не задают Ольге вопросы? Ведь травмы её носят ярко выраженный криминальный характер. Где же милиция?

Неужели никому не интересно, что же с ней случилось? Нет, правду она бы и не рассказала, всё равно ей бы никто не поверил, — просто потому, что большинству людей удобнее такую правду не знать. Сказала бы, что затолкали в машину у офиса, прижали к лицу повязку со странным запахом, — и всё, дальше она ничего не помнит. Просто удивительно, что никто даже не интересуется.

— Вы помните ваши имя, фамилию, отчество и дату рождения? — осторожно спросил доктор.

— Помню, конечно, — попыталась улыбнуться Ольга. — Заварзина Ольга Викторовна, родилась восемнадцатого февраля тысяча девятьсот семьдесят пятого года. Адрес свой я тоже прекрасно помню.

Ольга продиктовала домашний адрес и назвала место своей работы.

— Отлично, — видимо, сверившись с записями, лежащими в папке, доктор остался доволен. — А что с вами произошло, Ольга Викторовна? Помните?

Ага, вот и вопрос.

— Помню, как вышла из офиса вечером после работы, и какие-то люди затолкали меня в машину. Я даже не успела никого из них увидеть. Потом почувствовала какой-то тяжёлый химический запах, и… И очнулась уже здесь. Анатолий Егорович, а как я здесь оказалась? В Лодыгино, в больнице?

— Кто-то позвонил в двери приёмного покоя однажды вечером. Дежурная медсестра открыла и обнаружила вас лежащей на крыльце. После этого сразу приехала скорая с пострадавшими, а следом — ещё одна, и позже кинологам по следам ничего и никого обнаружить не удалось.

— Надо же, как интересно, — искренне удивилась Ольга. — Кто же меня спас? И не узнать…

— Ольга Викторовна, — доктор замялся. — Вы в курсе того, что были беременны? Просто срок ещё был очень ранний, меньше месяца.

— В курсе, — Ольга сжала зубы и прикрыла глаза.

— Простите, Ольга Викторовна, я понимаю, что вам тяжело об этом говорить, но…

— Я не подпишу согласие на медицинское вмешательство, Анатолий Егорович, — не открывая глаз, спокойно ответила Ольга.

— Ольга Викторовна…

— Я не подпишу согласие на медицинское вмешательство, — уже громче, раздельно, почти по слогам повторила Ольга. — Напишу отказ.

— Ольга Викторовна, вы должны быть в курсе возможных последствий. Очень возможных, Ольга Викторовна!

—

Я всё прекрасно поняла вчера, Анатолий Егорович. Тот доктор, который приезжал из областной больницы, всё объяснил. Где и когда я могу написать отказ?

— Вот, хоть сейчас, — Анатолий Егорович положил синюю папку на тумбочку. — Давайте, помогу вам принять положение полусидя.

Доктор помог Ольге приподняться и облокотиться на спинку кровати. Садиться Ольге пока было категорически запрещено.

Ольга написала отказ, поставила подпись и число. Правда, она понятия не имела о том, какой сегодня день, и ей пришлось спрашивать у доктора. Оказалось, что она находится в больнице уже две с половиной недели.

— А там снег не лёг ещё? — спросила Ольга у Анатолия Егоровича и указала глазами на серое окно.

— Нет, — глядя на пациентку со смесью уважения, восхищения и бесконечного сочувствия, покачал головой доктор. — Тёплый ноябрь выдался.

— Терпеть не могу тёплый ноябрь, — улыбнулась Ольга. — Это худшее, что можно придумать в нашей полосе. Тёплый ноябрь — это неубиваемая грязь, серость, утро, похожее на вечер, и самые тёмные в году вечера, пока снег не выпадет. А с другой стороны, в этом году я даже рада такой погоде: может, я уже начну ходить к тому времени, когда ляжет постоянный снег, и я его увижу.

* * * * * * * * * * * * *

Однажды Ольга уснула днём, а когда проснулась, поняла вдруг, что впервые за последние три недели она проснулась, не ощущая боли. И ещё она сразу почувствовала чьё-то присутствие.

— Мама? — потрясённо пробормотала Ольга, открыв глаза. — Мамочка! Откуда ты здесь?

— Тссс, — мать поправила подушку и сползшее одеяло Ольги, а потом взяла руку Ольги и прижала ладонь к своему лицу. — Как же так, доченька?

Ольга увидела, что всё лицо у мамы в слезах. Сама она не плакала, даже от боли, безысходности и отчаяния.

— Всё уже хорошо, мама, жить буду. И жить буду долго, потому что у меня очень много дел. Обними меня, пожалуйста!

Мать, плача, наклонилась и прижалась к Ольге.

— Отец… Он так и не хочет ничего о тебе слышать, доченька, — прошептала мать.

— Я знаю, мам. И мне абсолютно всё равно. Я тоже не хочу слышать о нём. А ты носишь серьги, которые я подарила, и это самое главное.

— Я и цепочку с подвеской ношу, — всхлипнула мать. — Сразу стала носить, в тот же вечер надела, когда вы с Витей разругались. Как не носить? Это же ты подарила. А так, как ты, меня никто не любит. Прости, что я тогда обидела тебя…

— Да ладно, мам, какие обиды могут быть сейчас! Толик тоже тебя очень любит, внуки любят. А я тебе ещё подарю гарнитур, другой, с камушками. И кольцо с браслетом. Вот выберусь отсюда…

— Да и не надо мне, зачем тратиться? Не придумывай даже, — махнула рукой мать. — Сама скорее поправляйся.

Мать помолчала, будто собираясь с силами.

— Оленька, а ребёнок… — всё же нерешительно начала она.

— Ребёнок у меня обязательно будет, мама, не переживай и не слушай то, что тебе тут говорят.