Не догоняй давно ушедший поезд
Шрифт:
На широкой русской печи всегда тепло и уютно. Пахло тыквенными семечками и луком, днем там можно играть в костянки, а по вечерам слушать бабушкины сказки, в которых всё хорошо заканчивалось. Волька любила её, эту русскую печь, любила свою бабу Варку, тётку Машу, дядьку Василя, который являлся не только родным отцом её двоюродного брата Коли, но и крестным самой Вольки.
Вообще-то, Волька была Ольгой, только белорусы это имя произносят, как Вольга, а уменьшительно-ласкательно – Волечка или Волька. Против Вольки Ольга не возражала, ей было всего три года. Но она возражала против того,
Коля тоже любил Вольку и каждый раз собирался уступить ей свою долю пенок, но когда баба Варка протягивала ему деревянную ложку с этим исходящим парком чудом, сам не понимал, как оно оказывалось в его желудке. Он виновато смотрел на Вольку и шепотом обещал исправиться к завтрашнему утру, а сегодня отдать ей в качестве компенсации одну из своих двух конфет, которые вечером как подарок «от зайчика» принесёт им батька. Таким образом, у Вольки их будет целых три!
Коля был чуточку постарше своей сестренки и уже умел считать до десяти.
Волька называла крестного папой, а свою тётку Машу – мамой. Они не делали различия между родным сыном и племянницей. Напротив, Вольке всегда доставалась большая доля внимания, потому что она младше Коли, она девочка и слаба здоровьем. Да разве могло быть иначе, если родители Вольки два года назад привезли её к ним восьми месяцев от роду и уехали опять на Сахалин? Нет, у Вольки хорошие родители, они не бросили её, просто так сложились обстоятельства, что остаться на материке у них не было никакой возможности.
Вот поэтому и получилось, что тётя заменила Вольке мать, крёстный – отца, Коля – родных братьев и сестер, а баба Варка – всех прочих недостающих родственников. И не только на три года – на всю её, Волькину, жизнь.
Сахалинское заточение «врагов народа» и родителей Вольки, наконец, сменилось Сибирью, куда они и увезли трёхлетнюю дочку. Увезли, чтобы через год вновь посадить её на теплую печь под крыло доброй бабы Варки, тётки Маши и крёстного. Волька была больна.
Белорусская семья опять отпаивала девчушку парным козьим молоком (кстати, именно для неё было приобретено это экзотическое для тех мест животное) и свежими куриными яйцами. Выходили. Ожила Волька.
Дети снова вернулись к прежним играм, баба Варка так же, как и год назад, баловала их вкусными пенками и рассказывала сказки, а батька после работы приносил им по две конфеты «от зайчика», одну из которых Коля, как и прежде, отдавал сестрёнке.
Так и металось Волькино полосатое чёрно-белое детство между Сибирью и Белоруссией.
К тому времени, когда Колю призвали на службу в армию, Волька стала уже Ольгой, жила в Сибири и заканчивала среднюю школу. Теперь их связывали письма да бесконечная родственная любовь брата и сестры. Куда пойти учиться дальше? Здесь сомнений не было. Только в Белоруссию, только туда поедет она! К бабе Варке, к тетке Маше,
Баба Варка решительно не желала признавать «русскую взрослую Ольгу» и звала её прежним именем. Да и для тёти Маши с крёстным она оставалась всё тем же маленьким, беззащитным дитём, той же Волькой, пусть даже теперь она и учится в университете.
Коля отдал свой воинский долг сразу двум республикам (призванный на службу в Белоруссии, служил в подмосковном Реутове), вернулся домой и женился на красивой, доброй и отзывчивой девушке из соседней деревни Храковичи. Так в их семье появилась ещё одна Волька. Вольки стали подругами.
А потом жизнь развела их в разные стороны. Переписывались. Но после Чернобыльского коллапса Волька потеряла свою родню.
Коля сам отыскал её. Через годы. Через расстояния.
Давно уже Вольку зовут Ольгой, добавляя при этом ещё и отчество. Давно ушли в мир иной дорогие сердцу баба Варка, тетя Маша, крестный и её, Ольгины, родители. Тысячи километров отделяют Иркутск от Бреста, да ещё государственная граница пролегла между Колей и Волькой.
Только память безгранична и в пространстве, и во времени… Закроет Ольга глаза – и вот они, картины детства, такого близкого и такого далёкого.
Пляшущие отблески огня на тёмных стёклах окна напротив печи. Когда она топилась, электричества в целях экономии не включали. Возле печи порается, то есть, управляется с чугунами, чугунками и горшками баба Варка. А вот и две светловолосые головёнки…
Коля смотрит на шестидесятилетнюю Ольгу из их далекого детства своими безоблачными голубыми небушками, и слышит она, как наяву:
– Волька, на, трымай цукерку, а як бацька пранiка прынясе, я табе щэ i яго аддам.
И ведь отдаст он ей свой пряник, этот самый родной двоюродный брат!
Всё отдаст… кроме пенки с топлёного молока.
Запоздалое покаяние
Телевизоры в деревне Чемерисы по тем временам были редкостью – один на две улицы. По вечерам к домам обладателей чудо-ящика сходились не имеющие его соседи. В ожидании «кина» мужики покуривали самокрутки и степенно рассуждали о политике, а женщины, обновив свой повседневный наряд святочными передниками, украшенными ещё «в девках» вышивками из разноцветных мулине, обсуждали последние деревенские новости.
Самой актуальной на сей день была весть о приходе из армии Коли Поповича. Это особенно волновало тех, у кого были девки на выданье. Оно и понятно: Коля был очень даже перспективным потенциальным женихом: спокойный, уважительный, работящий да к тому же ещё и красивый.
Тётя Маша смотреть чужое чудо не ходила, не до того ей было. Она ждала сына. Крестный же, обсудив со своим фронтовым другом Устиновым политику партии и правительства, а заодно и самосад нынешнего урожая, поднимался с низенькой лавочки под разросшейся черешней и шёл ждать сына в хате, возле своего чудо-ящика.