Не гламур. Страсти по Маргарите
Шрифт:
– Ничего, – отрезала Роза.
– Может-может, думайте, думайте…
– Бриллиантовое колье, – буркнула Рита. – Все будут смотреть на каменья, а платья – не заметят.
– Шарфик! – подхватила шар Оля.
– Воротничок!
– Боа!
– Сумочка! – наперебой стали мы вспоминать красивые слова.
– Правильно, лапушки. Хороший аксессуар – главное в женском наряде. Не случайно в фирменных бутиках аксессуары стоят столько же, сколько сам конфекцион, а то и дороже.
– Правильно, Ника, – согласилась я, – вот в шляпном салоне Леви Больруа…
– Знаем, знаем! – замахала руками Рита. –
– Вспотеем, пришивая… – буркнула Верхогляд. – И все равно не куплю!
– Ничего-то вы не поняли… – Ника загадочно улыбнулась и критически оглядела всех нас. Потом подошла к Розе и сняла у нее с плеч красивый шифоновый шарфик цвета пьяной вишни – та молча подчинилась. Рите она велела снять с запястья большой дутый браслет, у Маши взяла вязаный беретик. Со словами: «Жду вас в приемной через десять минут», она скрылась за соседней дверью.
Мы переглянулись.
– И как она моим беретом украсит лифчик? – задумчиво протянула Маша.
Остальные минуты мы провели молча.
– Прошу! – послышался голос из-за двери. Толкая друг друга, мы бросились в приемную.
– О, Мадонна! – первой ахнула Рита.
– Твою мать! – пришла в себя через минуту Маша. В центре приемной на столе в соблазнительной позе стояло небесное создание. Сначала я увидела только красивые длинные ноги на высокой шпильке и изогнутую спину. Разглядеть детали сногсшибательного изваяния мешали два ярких пятна на уровне Никиной головы: это она изящным узлом завязала на шее Розкин шарфик и мазнула по губам помадой в цвет. Рука с дутым браслетом изящно поддерживала бордовый Марусин беретик. Короткая юбочка в складку начиналась чуть ниже пупка: Ника с ранней весны ходила в солярий, и уже сейчас, в начале мая, ее кожа была красивого средиземноморского отлива.
Я скользнула взглядом чуть выше пупка… И вот тут-то, наконец, я увидела наш лифчик. Широкие бязевые бретельки аккуратно лежали на тоненьких загорелых плечах Стрельцовой; нежная, бархатная кожа груди красиво вздымалась над двумя «чепчиками»; накидные петли для пуговиц слегка отодвинулись в стороны и сквозь их разрезы так же зазывно просвечивало нежное девичье тело…
– Я тебя съем! – неожиданно сказала Оля Клюева.
– Ладно, хватит зырить, лесбиянки недоделанные, – счастливо засмеялась Ника и спрыгнула со стола.
– О, Мадонна! – все никак не могла прийти в себя Рита.
– Ты правильно, Риточка, заметила – «Мадонна», – уже серьезно сказала Стрельцова. – Помните, Мадонна несколько лет назад поразила всех, выйдя на концерт в подобной деревенской грации? По слухам, ей такую отыскали в каком-то российском сельпо. Может, врут, может, шили по образу и подобию. Только на Западе одно время был настоящий бум на «бабушкины лифчики». До нас он, правда, не докатился, да нам это и на руку – иначе не видать бы нам этих минских подарков, они бы уже сами давно все загнали за бешеные бабки. Так что придется, хоть и с опозданием, насаждать высокий стиль в питерской моде самим…
– Но где мы возьмем столько шарфиков и браслетов к этим лифчикам? – вдруг пришла в себя я. – И где мы найдем бутик для продаж?
– Люся,
– А что же?
– Наши роскошные тела. Уж если Ворошилов на наших попках сделал бизнес, нам сам Бог велел. Наденем лифчики, шарфики и пойдем на Апрашку торговать.
– Я не пойду, – заголосила Верхогляд. – У нас вся Псковщина на Апрашке пасется. Меня сразу узнают – позору не оберешься. Я им сказала, что журналисткой работаю…
– Не бойся, не узнают. Мы так накрасимся, так разрядимся – родная мама мимо пройдет и ничего не заподозрит.
– Из-за двухсот рублей за лифчик полуголой на рынке стоять? – не сдавалась Маша.
– Это почему же за двести? За копейки отдавать такое роскошество? Нетушки! Мы им, девочки, по тысяче наши лифчики втюхаем!
– Да кто ж за такие деньги купит?
– Купят. Вон мне бабушка бюстгальтер на восьмое марта – за пятьдесят долларов купила, а он, между прочим, латвийский.
– Ты говорила, что только «францию» покупаешь, – не преминула заметить Роза.
– Я сказала – «бабушка подарила». А чем белорусские хуже латвийских? Да на живых манекенах…
Но я уже не слушала их перепалку. Я лезла в сумочку за калькулятором:
– Сколько ты сказала? По тысяче?
Я быстро сделала нехитрые арифметические действия. Итоговая цифра настолько меня поразила, что я все стерла и начала снова.
– Не трудись, – глухо сказала Лаппа. В глазах ее появился странный блеск. – При розничной продаже изделий в пять раз дороже номинала и доход увеличивается… в пять раз. Не пять тысяч долларов, а… – Лаппа сглотнула комок: – … а двадцать пять тысяч долларов.
В приемной повисла тишина.
– Но нужно еще за аренду торговых точек заплатить. И за «крышу», чтоб на нас не наехали, – я из последних сил пыталась вразумить девчонок.
– Если даже на все на это у нас уйдет пять тысяч долларов, а это я загнула, явно – меньше, то чистыми, заметьте – чистыми! – мы будем иметь двадцать тысяч долларов! – Лаппа забегала по кабинету. – Девчонки, нам никогда таких денег просто не заработать!
– Рита, нас же посадят за спекуляцию!
– Ничего подобного! Это нам минский господин предложил по двести рублей торговать, это у них там в Белоруссии – социализм, а мы давно – на рыночных рельсах. Такую красоту отдавать по двести рублей? Фи-гушки! – и она с любовью провела рукой по серо-белой бязи.
Потом, подумав еще минуту, она набрала номер по телефону:
– Вихров? Рита. У тебя есть кто-нибудь на Апрашке? Ну, «крыша» мне нужна ментовская. На два дня – следующие суббота и воскресенье. Ну чтобы местные на продавцов не наехали. Да сама я буду торговать… Не сошла… Очень надо… Потом объясню… спасибо, милый… Что? Не знаю… Сегодня – нет… Не забыла… – Ритка отчаянно покраснела. – Я сама тебе позвоню…
С понедельника у меня было ответственное задание – сдать лифчики в покраску. Ника заявила, что есть у этих изделий только один существенный дефект: грязно-серый цвет. К тому же от долгого лежания в тюках кое-где на сгибах тряпки пожелтели. Ника сама же и цвета определила: черный, красный, бежевый, фиолетовый и аквамарин.