Не хочу в рюкзак
Шрифт:
Славка послушал и ушел из комнаты Скальда, как всегда, незамеченным. Ибо в этой комнате не придавали никакого значения ни приходам, ни уходам.
Измаила с Машей нигде не было. Гришки тоже. Но Славка не чувствовал себя одиноким. Ему вспоминались стихи какого-то поэта, из общежития. Как там?..
Когда грустно, когда обидно, когда края тревог не видно, когда ветер — бродяга вечный, словно«Да, точно, — подумал Славка, — появится воля!»
Ни с кем он так и не поговорил. Но именно в тот вечер Славка отчетливо и определенно сказал себе: «Чего тянуть? Имеешь возможность для эксперимента — воспользуйся!»
«Возможностью для эксперимента» он называл свободу от опеки инженера Клюева.
Взъерошенный, как воробей, Славка метался по стройплощадке.
— Майнай! Майнай, черт тебя побей!! — кричал он мотористу лебедки.
Люльку с маляром то и дело притормаживало, она опускалась страшно медленно. А Славке казалось, что все делается медленно: медленно размешивается состав покрытия, краскопульт медленно разбрызгивает жидкость.
Было холодно. Вода в бочке ощетинилась льдом. От ветра покалывало в висках.
— Чтой-то цемент не берется, — пожаловался Славке пожилой бригадир Минеев.
Славка встревожился, но отогнал плохие мысли. Все в этот вечер делалось медленно, почему бы и цементу не покапризничать, не схватиться медленнее, чем обычно?
Славка залез в люльку и сам принялся за покраску. Покрытие ложилось на штукатурку красиво и надежно. Даже в вечерней темноте выступало что-то густо-красное, горячее на взгляд.
Люльку смайнали, Славка выпрыгнул. Сердце его колотилось геройски.
— Давай! Шуруй, Степан Алексеевич! Все правильно!
Люлька снова поползла по огромной четырехэтажной стене, задерживаясь в простенках между окон. Постепенно дом темнел, словно наливался румянцем.
Свет прожекторов создавал праздничное настроение.
Убедившись, что все идет как надо, Славка срывающимся от нетерпения голосом дал распоряжение запустить второй подъемник с люлькой по другую сторону здания.
Его настроение передалось и рабочим. Не было слышно ни шуточек, ни выкриков. Негромкий разговор — по необходимости — да перещелк пусковых кнопок подъемников.
Дом одевался в новую одежду некрикливо и деловито.
«Ты мой. Мой, — торжествуя, думал Славка. — Я тебя придумал таким! Ты в моей власти! Безногий, тебе некуда убежать от меня, и в этом твое счастье. Теперь
Славка опустился на старые бракованные перемычки — отдохнуть. Возбуждение от удачно начатого эксперимента не покидало его, но откуда-то вдруг взялась свинцовая усталость.
В четыре утра все было закончено. Выключили подъемники, прожекторы. Рабочие разошлись.
Славка тоже поплелся домой, сквозь дремучую усталость чувствуя, как в его сердце стучится жажда славы и желание заслуженной награды за такую вот ночь.
XIX
Наподобие открытой форточки на высоте пяти-шести метров у березы оторвался кусок коры. Он хлопал с отчаянием по стволу, не в силах прилепиться заново. Резкий леденящий ветер, казалось, проникал внутрь, в самое сердце дерева.
В университетской роще уже было по-зимнему неприютно. Притухшие сосны темнели островками.
Мимо засыпающих деревьев брели Гришка, Измаил и Лида. Они теперь часто бродили втроем. По молчаливому уговору о Маше старались не вспоминать. «Уехала, значит надо. Дело семейное», — говорил Гришка бодрым голосом и подтягивал уголки воротника к ушам.
Лида же, хотя и порывалась задать нетерпеливый вопрос: «А когда Маша приедет?» — всякий раз сдерживала себя, понимая, что Измаил и сам не знает когда.
Вот так они бродили, чаще всего молча. Единодушно мерзли, но не спешили в общежитие. Роща не прислушивалась к их шагам — она засыпала глубоко, надежно, в предчувствии больших морозов.
— Мальчики, а вы помните, как вы встретились здесь три года назад? — задумчиво сказала Лида. — Я сидела вон у того пня, зубрила английский, а вы подошли и сели рядом. Измаил еще спросил тогда: «Девушка, здесь свободно?» Как в автобусе...
Измаил улыбнулся, а Гришка решил уточнить:
— Нет, он спросил: «Девушка, мы вам не помешаем?»
— А не все ли равно! Было утро, в роще ни души, но вам хотелось обязательно рядом. Вы тогда не умели знакомиться с девчонками.
— Сочиняешь... Чего-чего, а с девчонками-то... — пробовал отшутиться Гришка, но, поймав странно-измученный взгляд Лиды, осекся.
Они шли по скрипучей дорожке, с обеих сторон загораживая Лиду от ветра. А она все порывалась обогнать их, заглядывала в лица и, еле шевеля озябшими губами, просила:
— Погуляем еще капельку, а?
Измаил и Гришка кивали. Торопиться некуда. «И — не к кому», — мысленно добавлял Измаил.
— Интересно, ребята, встретимся мы лет через пять и... не узнаем друг друга. Ты, Измаил, станешь важным человеком, наверно, руководителем. Гришка, пожалуй, изменится мало... А я сельская учительница...
Вдруг Лида замолчала и ухватилась за руку Измаила.
— Что с тобой? — спросил он и посмотрел туда, куда глядела она.
Навстречу шли четверо с поднятыми воротниками. Прошли мимо и остановились сзади. Один был в зеленой фетровой, не по сезону, шляпе.
Побелевшее лицо Лиды, ее внезапный страх, почти ужас, возбудили догадку.