Не хочу в рюкзак
Шрифт:
— Сопротивляется, — оправдывая сына, откликнулся Измаил.
— Но «Малый беркут» мы все же одолели! — не утерпел Славка.
— Молодцы!
Гришка пошевелил огонь под чумазым котлом, и вода в нем качнулась, пуская пузырики со дна кверху.
— Чай скоро. А каша готова, можно кормить Вовку, — сказал Гришка.
Измаил послушно затушил сигарету, поднялся. Вообще — это заметил даже Славка — он теперь во всем охотно уступал Гришке. И еще: он стремился, насколько это возможно, быть всегда с ним вместе. Даже отпуск приноровил к его
Вовку вытащили из рюкзака, разбудили. Он поглазел, поглазел и вдруг решительно оттолкнул банку со сгущенным молоком.
— Неосознанный бунтарь, — пожаловался Измаил.
Вовка захныкал и стал тереть глаза кулачками.
— Дай я, — попросил Гришка.
Он взял Вовку, разок-другой подкинул вверх.
— Тише! — забеспокоился Измаил.
— Ничего. Его развеселить надо. Веселый съедает больше, — сказал Гришка.
И правда, Вовка плотно поел. Немного повозился около взрослых. Потом начал опять клонить головенку книзу.
— Пошли спать, — предложил ему Измаил. Вовка согласно закивал. Измаил отнес его в палатку. Потом вернулся к общему костру.
Туман начал съедать деревья одно за другим. Наступил вечер, и пришло время туристских песен.
Парни пододвинулись ближе к костру. Егор сунул в огонь — для пылу — огромную березину. Пар заструился от телогреек: ночами здесь бывает холодно, чувствуется близость серьезного Енисея.
Кто-то запел негромко, но с душой.
— Эх, Скальда бы сейчас! Предал, мерзавец; Иссык-Куля захотелось, — сказал словно бы про себя Славка.
Ему никто не ответил, хотя — он был уверен — парни думали о том же самом.
Они молчаливо сидели друг подле друга. Среди пестрой толпы туристов они выглядели посемейному дружно, небольшим островком.
Не хватало многих.
Маша уехала на гастроли. В письмах обещала, что к осени вернется «насовсем». Кажется, она переняла от Гришки беспокойную черту — возвращаться, никогда не уходить насовсем.
Лида уехала к Черному морю работать в школе.
Вот и сидел теперь у общего костра молчаливый островок среди прочих, вспоминая свое, оберегая свое.
Измаилу приснилось, что где-то в горах плачет ребенок, плачет, как взрослый, и его невозможно утешить.
Он вскочил. Ощупал сына. Тот спал, уткнувшись влажным лобиком в жесткую походную подушку, и видел свои трехлетние сны.
Измаил немного успокоился, но еще долго лежал без сна, глядя в незримый брезентовый потолок.
Утром птицы разбудили всех, кроме Вовки.
— Вставай, спартанец! — тормошил его Славка, пока Измаил и Гришка готовили завтрак.
Вовка покапризничал, но через минуту вскочил, вылез из палатки и забегал по лагерю, как выпущенный на волю зверек.
Все занимало его, все радовало или печалило. Невозможность поймать бельчонка озадачивала. Близость отца и других интересных людей ободряла и радовала. Ушиб коленки вызывал короткие упрямые слезы.
Вовка
А лагерь собрался в поход. Измаил спохватился: где же малыш?
Бросились его искать.
Как-то сразу, не сговариваясь, все устремились к речке. Она текла внизу, под обрывом, среди острых серых камней.
— Вовка-а-а!! — кричали они. Побежали к ручью — и замерли.
Вовка спокойно разгуливал по крутому берегу и заглядывал вниз на шумно текущую речку.
— Иди сюда! — крикнул рассерженный Измаил.
Вовка вскинул черную головенку, узнал отца, Славку и... вместо того чтобы броситься к ним, устремился вдоль берега вперед.
— Стой!!! Упадешь! — закричал Измаил. Они побежали за ним.
Чувствуя, что его вот-вот настигнут сильные руки, Вовка, не оборачиваясь, протестующе завопил:
— Не пойду!.. Не хочу в рюкзак! Не хочу-у-у!!
Измаил первый догнал сына, взял на руки и, чувствуя, как под его ладонью бьется маленькое свободолюбивое сердце, бережно понес его в лагерь.
Им предстоял длинный переход.
Временная учительница
I
Директор санаторно-лесной школы остался доволен документами Лиды.
— Университет?.. Недурно. Что это вы вдруг, от сибирских снегов да к теплому морю? — И он уставился на Лиду маленькими голубыми, с ледком, глазами.
Растерявшись от холодноватого тона, Лида неловко топталась, перенося тяжесть с занывшей ноги на здоровую.
Заметив неестественность ее позы, директор чуть поспешнее, чем требовалось, снова опустил глаза к документам.
— Так... Античная — «отлично»... Методика — «пять», латынь — «удов-лет-во-ри-тельно»! Гм! Интересно!.. Да вы садитесь! — пробормотал он, не подымая глаз.
Но Лида осталась стоять. Если уж не пригласил из вежливости, то из сострадания... ни за что! Мало того, с затаенной обидой, но внешне спокойно, по-деловому достала из сумочки медицинскую справку, где говорилось: «В связи с состоянием здоровья рекомендуется морской климат», — и положила на стол перед директором.
Он мельком глянул на справку и, ни слова не говоря, засунул ее под остальные документы.
— Примете шестой «В». Рядовым воспитателем. Уроки — по совместительству. Как говорится, универсус лябор — всеобщий труд или универсальное бедствие... Переводите как угодно. Ничего другого предложить не могу...