Не измени себе
Шрифт:
— Это не так существенно… — Кивнув в сторону компании, мужчина добавил: — Никак не могу связать с тобой этих. Каким образом?
Я спросил:
— А почему на ты? Кто ты, собственно, такой?
Незнакомец не прореагировал на мою грубость, равнодушно сказал:
— Врач… Медик. — Он поглядел на гипс. — Я слышал про твою катастрофу, но почему-то считал, что у тебя все в порядке. Что с ногой?
Я пожал плечами:
— Ничего. Гниет. Чтобы она срослась, говорят, надо немного подкоротиться.
— Ты не соглашаешься?
— Как видишь.
— Тебе
Я усмехнулся. Он не обратил на это внимания.
— Калинников… Тебе ничего не говорит эта фамилия?
Я равнодушно пожал плечами:
— Нет.
Мужчина сообщил:
— Он уже много лет не только сращивает, но и удлиняет кость до тридцати сантиметров. В свое время мне посчастливилось побывать у него на практике.
Я твердо отозвался:
— Блеф!
Незнакомец достал записную книжку, что-то записал.
— Вот… — он вырвал листок и протянул мне — Здесь телефон. Западная Сибирь, Сургана. Захочешь — позвони. До свидания.
Я окликнул его:
— Погоди! Откуда я тебя все-таки знаю?
Мужчина остановился, провел ладонью по лицу. И тут я узнал его…
В шестнадцать лет он вернулся из детской колонии и решил восстановить свои прежние права на меня. В его отсутствие благодаря спорту я заметно окреп. Не мешкая, я саданул бывшего мучителя по челюсти и выбил ему два передних зуба. Так была поставлена точка в наших взаимоотношениях…
Я спросил мужчину:
— Рябой?
Он подтвердил:
— Точно! — И, широко улыбнувшись, показал мне на свои вставные зубы. — Видишь? Именно этим ты очень помог мне когда-то. Уверен, у тебя тоже все будет нормально.
По телефону, который он мне дал, я позвонил лишь через два месяца. Просто так, без всякой надежды. Листок случайно попался мне на глаза. И вдруг услышал:
— Ваш случай не представляет ничего сложного. Три-четыре месяца, и вы будете здоровы.
Я вскричал:
— Как? Не может быть!
— Может, — спокойно ответил доктор Калинников. — Главное затруднение в том, что мы не имеем права госпитализировать вас вне очереди. У нас, к сожалению, ограниченное количество коек. Если вы добьетесь от Минздрава СССР специального разрешения, то пожалуйста. До свидания.
Я ему не поверил. Лечиться в лучших клиниках страны почти два года, и никакого толка! И вдруг в каком-то захолустье встать на ноги всего за три-четыре месяца! Чушь какая-то!
Вечером я получил страшное известие: Воробей умер.
Я срочно вылетел в Киев, пришел на кладбище, увидел свежий могильный холм и дощечку с надписью:
«Воробьев Иван Алексеевич
1933–1967 гг.
Капитан Советской Армии. Чемпион мира».
С фотографии он смотрел на меня и будто спрашивал: «Ну как дела, Митек?»
Вслух я ответил ему:
— Плохо.
И заплакал.
КАЛИННИКОВ
Неожиданно мне позвонил известный прыгун Буслаев. Оказывается, он уже около трех лет мучается с ногой, и все безрезультатно. Причем лечился он в двух институтах, у самого Зайцева, а тот о нем ни разу не рассказывал. Странно…
Как ни хотелось помочь Буслаеву, но я отказал ему. По двум причинам: во-первых, обидится Зайцев; во-вторых, меня неустанно продолжали обвинять в саморекламе, и если бы я без очереди положил в клинику чемпиона, на меня тотчас обрушился новый шквал обвинений. К тому же вокруг моего метода развернулась такая дискуссия, что я обомлел.
На страницах специального медицинского журнала двое авторов опубликовали статью об истории развития компрессионно-дистракционного метода.
Они писали, что методы компрессионно-дистракционных аппаратов были известны еще в 20-х годах, то есть 40 лет назад! И что первым разработал аппарат австрийский травматолог Менсон! А я почти целиком использовал его конструкцию. При этом умалчивалось, что сам Менсон впервые заявил о своем аппарате лишь в 1953 году.
То есть выходило так: я, который подал свое изобретение на получение авторского свидетельства в 1952 году, унаследовал конструкцию Менсона, о которой он упомянул в 1953 году. Получалось, что я вор-провидец! Противореча себе, авторы упорно подчеркивали, что аппарат Менсона обеспечивает более надежную фиксацию костных отломков, чем мой.
Сразу же бросалась в глаза тенденциозность статьи, явное намерение дискредитировать мой метод. На него вновь пошли в атаку! На сей раз меня лишали приоритета в создании аппарата и легко отдавали его иностранному ученому. По принципу: если не мне, пусть лучше чужой дядька слопает. То есть, «по Гумбольдту», я до конца «испил свою чашу» — мое изобретение не миновало три классические стадии:
Сначала — «Какая чушь!»
Затем — «В этом что-то есть».
Наконец — «Кто же этого не знал раньше!..»
В журнал я тотчас послал опровержение, в котором убедительно доказывал абсурдность доводов моих противников. Месяц спустя (для этого пришлось затратить немало усилий) опровержение напечатали, однако было очевидно, что в покое меня надолго не оставят.
И вдруг статья Зайцева! Вместе с соавтором он опубликовал статью, в которой рассказывал о своем новом изобретении. Я не поверил своим глазам — в статье была описана конструкция моего аппарата, о котором я докладывал на республиканской конференции пять лет назад.
Я ничего не мог понять. Зайцев! Мой союзник — и такое откровенное мошенничество! Нет, тут что-то не то… Видимо, недоразумение.
Через два дня я отправился в Москву. Хотел выяснить все с Зайцевым с глазу на глаз.
В самолете я неожиданно подумал:
«А ведь, если отвлечься от эмоций, от того, что Зайцев порядочный человек, то рассчитано все точно: только что обвиняли в плагиате меня, теперь же я уличаю в этом других. Мне просто никто не поверит. К тому же на эту модификацию аппарата я не получал авторского свидетельства, все материалы были лишь напечатаны в сборнике докладов конференции. Нет, — успокоил я себя, — здесь явно произошла какая-то путаница».