Не измени себе
Шрифт:
Разбитая нога наконец зажила, но остеомиелит, как и следовало ожидать, остался. Со свищами, в гипсе до колена, меня выписали. При этом благосклонно пообещали: если я буду хорошо себя вести, мне со временем сделают гомопластику — вместо моей кости поставят трупную кость. Я, больной почти с двухгодичным стажем, знал, что, кроме удачных исходов, бывает и так, что трупная кость, рассасываясь в организме, может вызвать вторичный остеомиелит. А мне это преподносили как «дар божий».
На костылях я приковылял в свою новую квартиру. Сел на
В ресторане мы заказали коньяк, цыплят-табака, ассорти. В больнице я соскучился по хорошей пище. Вика случайно уронила нож, я поднял его, отложил в сторону. Подошел официант, я попросил принести другой. Он вежливо кивнул, удалился.
Через три стола сидела какая-то компания. Один из мужчин приподнялся, помахал мне рукой:
— Привет! Как здоровье? Я откликнулся:
— Нормально! Спасибо. Вика спросила:
— Кто это?
Я пожал плечами:
— Понятия не имею.
— А чего же отзываешься?
— Почему бы нет, если человек интересуется твоим здоровьем? Или не так?
— Вообще-то да, — согласилась она. — Правильно.
Вскоре тот же мужчина подошел к нашему столу, положил мне на плечо руку.
— Митек, — сказал он, — я тебя приглашаю за наш стол. На две рюмки, не больше.
Я благодарно улыбнулся:
— Спасибо. Но я не пью, а потом я не один…
Он оказался настойчивым:
— А я приглашаю с дамой.
Я повторил:
— Нет, нет. Спасибо.
Мужчина не отошел и долго смотрел на меня задумчивым взглядом. За ним с интересом наблюдала его компания. Наконец он укоризненно проговорил:
— У тебя такой вид, будто ты меня совсем не знаешь.
Я внимательно вгляделся в него:
— Если честно, то и вправду не знаю.
— А в Киеве? Помнишь?
— Нет.
Мужчина не отставал:
— В гостинице еще вашей?
На всякий случай я спросил:
— В коридоре?
Он обрадовался:
— Точно!
— Тогда и подавно не помню.
Человек с сожалением посмотрел на меня:
— Нехорошо так, Митек. Нехорошо. — И отошел.
Вика спросила:
— Зачем ты так?
— Как?
— Сначала поздоровался, а теперь…
— Но если я действительно его не знаю?..
— А вообще-то верно, — опять согласилась она. — Так ему и надо! Не будет хвастать перед своей компанией, что тебя знает. Да где же нож? Официант обещал принести. Забыл, наверное.
Я взял сложенные под столом костыли, поднялся и поковылял за ножом на кухню, слегка наступая на ногу, закованную в гипс.
Когда я возвращался, все тот же мужчина придержал меня за рукав, произнес:
— Может,
Я повторял:
— Извините, но не могу. А потом зачем?
Кто-то из компании ухмыльнулся:
— Побеседуем. Может, еще и память о тебе почтим.
Я холодно сказал:
— Спасибо. Но я еще не совсем покойник.
— Ну тогда скоро будешь!
Я покрепче перехватил костыль:
— Не думаю.
Мужчина, который подходил ко мне, зло выговорил:
— Ты ничто на сегодня! давно уже ничто! Понял?
Я напряженно произнес:
— Дальше?
Он ответил:
— Пошел отсюда!
— Это все?
Мужчина отвернулся от меня.
— Пошел, пошел!
Проводив Вику, я вернулся в пустую квартиру, не раздеваясь, сел в передней и долго сидел в тупой неподвижности. От тоски и обиды хотелось выть. Я никому не был нужен. Это оказалось пострашнее ран и болезней.
Не удержавшись, я отпустил себя «на всю катушку». Каждый день новые компании, вино, рестораны. Этим старался заполнить пропасть, образовавшуюся в моей душе. Как сказал тот мужчина, я действительно стал превращаться в ничто.
Длилось это около полугода. Однажды я проснулся среди ночи. Я ощутил какое-то тревожное сжатие в груди, сов мгновенно улетучился. Я лежал, бездумно смотрел в темноту и вдруг ужаснулся: «Что я делаю? Зачем?»
В это же утро я получил телеграмму: «Приезжай. Я ослеп. Воробей».
Я тотчас вылетел в Киев.
Полгода назад Воробей покинул большой спорт (ему исполнилось тридцать три года), стал работать преподавателем физкультуры в одном из военных училищ. По слухам, он сразу же начал пить. Почему? Вероятно, по той же причине, что и я.
Это была не только наша с ним трагедия. Немало в прошлом выдающихся спортсменов постигла та же участь. Рано или поздно приходит такая тяжкая пора — покидать спорт. Бывший чемпион мира в один день превращается в рядового человека, каких миллионы. К этому очень тяжело привыкнуть. Тебе не хочется смиряться, а поделать уже ничего нельзя. Эту психическую травму одни переживают внутри, другие на виду, но все глубоко и остро. После яркой, наполненной жизни существовать тихо невмоготу. Так думал я в тот момент, этим я оправдывал поведение Воробья и свое собственное. Здесь мне хочется остановиться и забежать вперед.
Вот глава из книги, которую я написал несколько лет спустя:
«Драма уходящего спортсмена».
«Иногда пишут, что мировые чемпионы дышат не кислородом, а шумом трибун, рукоплесканиями и тем дурманящим запахом, который источает победа. Пережить собственную славу им так же трудно, как выкарабкаться из тяжелейшей болезни.
Да, трудно. Я пережил это, был свидетелем трагедий больших спортсменов, сам когда-то придерживался подобной точки зрения; и лишь поэтому утверждаю: романтизация» драмы уходящего спортсмена глубоко вредна! Она не помогает ему, наоборот, дает своеобразное «общественное право» на безволие.