Не измени себе
Шрифт:
Оба одновременно кивнули. Младший спросил:
— А где это?
Калинников ответил:
— В любом большом городе есть такие специалисты. Так что спокойно езжайте домой, нечего вам зря деньги тратить. Все поправится.
Старший проговорил:
— Вы извините, но мы все-таки где-нибудь к вам поближе… Можно?
Доктор улыбнулся:
— Дело ваше. В любом случае все будет нормально.
Братья ушли. Вдруг зазвонил телефон.
Калинников стремительно сорвал трубку.
— Да! Я, да… Какой адрес?
Я высунул голову за дверь, сосчитал «вечерних больных», ожидающих своей очереди.
— Шестнадцать!
Калинников соврал жене:
— Пять человек осталось! Да, да… Час, не больше. Да… Ну есть! — Он положил трубку, улыбнулся: — Спрашивает, не забыл ли я свой адрес. Чудачка!
Я поднялся:
— До свидания, Степан Ильич.
Он кивнул:
— Да, да, спокойной ночи!
Я покинул кабинет, к Калинникову тотчас вошел следующий страждущий…
В Сургану, точно снег среди лета, неожиданно прибыла моя бывшая супруга.
От долгого одиночества во мне тотчас что-то всколыхнулось. Захотелось забыть наши дрязги, взаимные обиды и начать все сначала, как будто ничего этого не было. Однако Людмила меня тут же охладила.
— На один день, не больше, — заявила она. — Я уже взяла билет на обратный рейс.
Я сумрачно поинтересовался:
— Тогда зачем было огород городить? Как-никак от Москвы три тысячи километров.
Она пожала плечами:
— Не знаю. Захотелось просто, и все. — Людмила внимательно всмотрелась в меня. — А ты поправился. Не так уж, значит, плохо живешь!
— Стараюсь, — ответил я. — Ты, кстати, тоже неплохо выглядишь.
Она чему-то усмехнулась:
— И я стараюсь.
Людмила оглядела мою палату:
— Вентилятор, телефон, холодильник… Девочки, наверное, ходят?
Я подтвердил:
— Пачками!
Бывшая жена указала на мой аппарат:
— А это что за штука?
— Балалайка!
Она опять усмехнулась:
— Переночевать мне где-нибудь найдется?
Я указал на кожаный диван:
— Вот, можешь здесь!
Людмила спросила:
— А разрешат?
— Попрошу.
Весь день моя бывшая супруга носилась по магазинам в надежде, что на периферии подвернется нечто интересно; поздно вечером явилась в больницу снова. Дежурные сестры были предупреждены, ее пропустили.
С порога она сразу попросила:
— Закажи такси часов на пять. Рейс в шесть ноль-ноль.
Я принялся названивать по телефону, все время было занято. Тем временем Людмила расстелила на диване постель, которую для нее приготовили заранее.
— О-ох! — с облегчением влезла она под простыню. — Самое лучшее в жизни — это сон! — И, повернув ко мне голову, спросила: — Правда?
Я не ответил,
— Все в порядке.
Она удовлетворенно кивнула и отвернулась от меня.
Потушив свет настольной лампы, я откинулся на подушки.
— Как сын?
Она сразу ответила:
— Здоров. По-прежнему на пятидневке…
Помолчав, я, почему-то волнуясь, поинтересовался:
— А ты?
Людмила не поняла:
— Что я?
— Делаешь?
— Развлекаюсь.
— Я серьезно.
— И я серьезно.
— Не работаешь?
Она беспечно ответила:
— На полставке, как раньше.
Между нами вновь повисла тяжелая тишина. Я не выдержал:
— Зачем ты все-таки приехала?
Людмила спокойно сказала:
— Я же сказала, не знаю.
Я лежал с открытыми глазами, глядел в потолок. По нему время от времени скользил свет от автомобильных фар. Я подумал: «Все повторяется. Опять так же, как со Светланой в Леселидзе. Все было и ушло. Как вода в песок».
Я попытался вспомнить прежнее тепло к этой женщине — своей бывшей жене, — ничего не вышло. Она была чужая…
Утром Людмила разбудила меня.
— Может, ты меня проводишь?
Она была уже одета. Я накинул халат, взял костыли. Мы тихо прошли коридором больницы, вышли на улицу. У входа ждало такси. Было очень рано, только светало, меня пробирала легкая дрожь.
Людмила открыла заднюю дверцу машины и вдруг, точно что-то вспомнив, обернулась ко мне.
— Да, — произнесла она, — совсем забыла. Ты ребенка не хочешь взять?
Я напряженно спросил:
— Насовсем?
— Да.
Я тоскливо понял — вот зачем она приезжала. Помолчав, я тихо сказал:
— Возьму. Как встану на ноги, возьму.
— Счастливо. — Она захлопнула за собой дверцу и, сидя в машине, чуть помахала мне рукой.
Такси понеслось в сторону аэродрома… Мои дела пошли на поправку. Наступило сращение, наверху нога полностью удлинилась. За один раз, без отдыха (уже без костылей — на двух палках) я мог пройти более трех километров. Но это не приносило радости. После отъезда Людмилы мне сразу стало очень тоскливо. Я уже начал привыкать к больнице, и надо же было жене появиться.
Как-то Калинников пришел ко мне в палату. Он сразу подметил мое подавленное состояние.
— Что такой невеселый? — осторожно поинтересовался он. — Все у вас идет хорошо, скоро выпишем.
Я неопределенно отозвался:
— Да так…
И вдруг ни с того ни с сего выложил ему историю своего развода. Про то, как удачно складывалась жизнь и как все вдруг сломалось. Мне давно хотелось выговориться, и поэтому меня словно прорвало…
Доктор серьезно выслушал меня. Наконец сказал:
— У меня не легче было… Только не это главное.