Не измени себе
Шрифт:
— Ага! — глядя на меня, произнес Калинников. — Значит, встала! — И так дернул спицу, что улетел к противоположной стене палаты и по пути сбил стул. Забыв о боли, я захохотал, доктор тоже.
С аппаратом было покончено за десять минут. Сестра снова облила все ранки йодом, принялась забинтовывать ногу. Я глядел на свою голень как на что-то отдаленно знакомое — такой целой я не видел ее три года! И, честно говоря, думал, что никогда уже и не увижу.
Калинников приказал:
— Теперь вставайте!
Я опасливо
— Прямо сразу?
— Да, да, — нетерпеливо отозвался он. — Надевайте свои башмаки и вставайте.
И опять случилось маленькое чудо — впервые за эти три года я наконец надел на правую ногу обычную туфлю! Удивительно, как относительны ваши представления о чудесах.
Калинников приказал:
— Поднимайтесь!
Я осторожно выпрямился.
— Тяжесть распределите.
Встал на обе ноги.
Калинников (он сидел передо мной на корточках) поднял глаза, лукаво спросил:
— Ну что? Сломалась?
Я смущенно улыбнулся:
— Нет… Вроде нет.
Столько событий за полчаса — увидел свою изуродованную ногу здоровой, надел на нее обыкновенную обувь, теперь стою на двух ногах, как все нормальные люди. И все это не во сне!
Калинников выпрямился и скомандовал:
— Идите!
Я не понял:
— Куда?
— До двери и обратно.
— Нет, — замотал я головой. — Не надо! Тогда она точно сломается!
Доктор сурово скомандовал:
— Идите!
Я по-прежнему не двигался. Калинников вдруг чуть подтолкнул меня в спину. Непроизвольный шаг оказался удачным — ничего страшного не произошло. Я изумленно обернулся на доктора.
— Да идите же, я вам сказал!
И я пошел! Осторожно, медленно, сам! дойдя до двери, я открыл ее.
Калинников улыбнулся, остановил меня:
— Достаточно.
Теперь я с ним не согласился.
— Дальше, — упрямо произнес я. — Дальше. — И шагнул в коридор.
С каждым метром я шел все смелее, но все равно еще не мог окончательно поверить, что подобное происходит со мной. Чтобы убедиться, что это не сон, я набрал полной грудью воздух и на всю больницу закричал:
— Ребята! Смотрите, ребята!
Из палат в коридор один за другим повалили больные с аппаратами. Все уставились на меня. Изумленно, с интересом, с улыбкой.
Я кричал:
— Вы видите! Я иду! Видите!
Больные молчали, каждый думал о том, когда он так пойдет тоже.
Через три дня я уже был в Москве. Сборная олимпийская команда Советского Союза отбывала в Мехико. Я приехал на аэродром проводить друзей.
Первой меня увидела Грекова, заведующая отделением спортивной травмы того института, в котором я без толку провалялся около полутора лет. Она, врач сборной страны, улетала с командой.
— Дмитрий! — воскликнула Грекова. — Ты?!
— Я.
Она изумилась:
— Без костылей?!
— Как видите.
Грекова недоверчиво оглядела меня с головы
— То есть у тебя все… все нормально?
Я подтвердил:
— Абсолютно.
— Да-а… — озадаченно протянула она. — А ведь у нас тоже был аппарат Калинникова.
Я усмехнулся:
— Что же вы его не применили?
Грекова замахала руками:
— Ой, Митенька… Сложное это дело. Во-первых, никто толком работать с ним не может, а главное — Калинников не из нашего института. Чужой, понимаешь?
Я сказал:
— Поэтому вы и говорили: «От добра добра не ищут». Верно?
Она обиделась:
— Я-то при чем? Ты лежал в моем отделении, но вела-то тебя не я! Правильно?
— Не в этом дело… Что было бы, если бы я вас послушал? Сейчас бы я точно стоял перед вами на костылях, с укорочением в пять сантиметров. Я добавил: — Суть не во мне. В тех, кто поверил вам раньше и поверит в будущем. Вот что самое ужасное.
Грекова внимательно посмотрела на мои ботинки. Чтобы она не сомневалась, будто вместо ноги у меня стоит протез, я задрал брючину, показал голень. Врач изумленно покачала головой:
— И всего за пять месяцев?
Я поправил ее:
— За четыре с половиной.
Она раздумчиво протянула:
— Да-а…
Подошли легкоатлеты. Меня принялись обнимать, поздравляли с выздоровлением, жали руки, радостно хлопали по плечам. Среди ребят находился Звягин. Он обнял меня:
— Извини, что в больнице редко бывал. Сам знаешь — все время суматоха!
Я ответил:
— Читал твое интервью. Будто эта Олимпиада для тебя последняя? Правда?
Звягин хитровато прищурился:
— Да нет. Дипломатию навожу. Имя-то себе как-то надо создавать. Ты вон счастливчик. В катастрофу попал, а славы еще больше!
Я посоветовал:
— Тогда тоже сядь на мотоцикл.
— Нет уж, — отозвался он, — мы как-нибудь по-другому попробуем. — И спросил: — Что теперь делать собираешься?
Я ответил:
— Прыгать.
Он чуть улыбнулся:
— Куда? В сторону?
— Пока нет. Попробую опять вверх.
Дерзай, дерзай. Поглядим. Будь здоров! — Звягин пошел к самолету.
О прыжках действительно не могло быть пока и речи. Надо было восстановить хотя бы половину прежней физической мощи, я был еще очень «дохлый». Начав заниматься еще в больничном спортзале, дома я продолжил свои тренировки — неуклюжие пробежки по квартире, затем на лестничной площадке. Через полтора месяца, когда я выглядел уже не так смешно, рискнул показаться на стадионе. Здесь, в привычной обстановке, я стал прогрессировать значительно быстрее.
Сына, как и обещал Людмиле, я взял к себе. Через суд. Сделал я это сознательно, чтобы впоследствии она не могла претендовать на него. Надо было учитывать ее вздорный характер. От нее, как я уже убедился, можно было ожидать любого сюрприза.