(Не) люби меня
Шрифт:
— Он необыкновенно добр, — заметила я.
— Да, на него это не похоже, — сказала Ланвен, словно не замечая моего сухого тона, и посмотрела на мою скулу. — Опухоль прошла, и если припудрить, то вообще ничего не заметишь.
— Зачем мне пудриться? — удивилась я.
— Метресса должна быть идеальной во всем, — улыбнулась она, но улыбка ее мне не понравилась. — Я думаю, вам лучше не делать прическу. Давайте-ка их распустим и перевьем жемчугом. У вас темные волосы, жемчужная нитка будет смотреться очень красиво.
— Не надо, я прохожу и в чепце, — мне совсем не
— Думаю, чепец — не самая лучшая идея, чтобы появиться в нем к королевскому столу, — Ланвен открыла крышку шкатулки, на которой красовался вензель «ОО», и извлекла оттуда жемчужную нить, которой я раньше никогда не видела — зерна были крупнее горошин, холодного, голубоватого оттенка. — Наклоните немного голову, — попросила она.
— Но я не собираюсь к королевскому столу! — воскликнула я.
— Неужели? — Ланвен легонько надавила мне на затылок, заставляя наклонить голову, и туго оплела боковые пряди жемчугом. — А его величество сказал, чтобы вы спустились.
— Разве я не под надзором? — спросила я с бьющимся сердцем.
— Мне известно только, что его величество ждет вас к столу, — ответила она. — Авы решили похоронить себя заживо?
— Нет, я не пойду, — сказала я упрямо, а внутри все похолодело. Осмелюсь ли я выйти и посмотреть людям в глаза? Теперь, когда я пала окончательно и бесповоротно, у меня не останется даже права на негодование, когда меня открыто назовут шлюхой. Хозяйка короля! Дьявольская насмешка, а не титул!
Ланвен вдруг рывком наклонилась ко мне, заглядывая в лицо и опираясь ладонью о столешницу:
— Если не выйдете сейчас, — сказала она тихо и властно, — то никогда не победите страх. И стыд тоже. Идите и бросьте вызов всем этим людям, что будут глазеть на вас!
Ее напор неприятно поразил меня. Зачем она, буквально. выталкивала меня из комнаты, навстречу тем, кто наверняка радовался моему падению? Она сразу признала, что выполняет волю короля, и королева знает обо всем.
— Вам-то что за дело, девица Кадарн? — спросила я, не глядя на нее.
— Вы правы, — ответила она, отступая и закрывая шкатулку. — Я не вмешиваюсь в вашу жизнь. Но вы столько боролись, вы так упорствовали, показывая характер, а сейчас решили разом сдаться? Признаться, я разочарована.
В дверь постучали, и когда Ланвен крикнула, чтобы заходили, появился мажордом.
— Его величество желает видеть вас к завтраку, метресса, — сказал он с учтивым поклоном. — Разрешите проводить вас.
Ланвен скрестила на груди руки, не поворачивая головы, а я посмотрела на свое отражение в зеркале. На меня смотрела женщина, у которой было мое лицо. Но эта женщина не могла быть мной. Слишком темные глаза, слишком темный взгляд — как грозовая туча, которая вот-вот прольется дождем и рассыплет молнии. Страх охватил меня с новой силой, и у женщины в зеркале вдруг горестно изломились брови. Я отвернулась, потому что боль, пронзившая сердце от этого видения была сильнее страха. Ланвен права. Я не должна отступать. Сдаться сейчас — это легко.
Разве я соглашусь пойти
— Метресса? — повторил сэр Лиммерик. — Вы спуститесь к столу?
— Да, — ответила я, поднимаясь из кресла и выпрямляясь так, словно вместо жемчуга мою голову украсили короной. — Я и в самом деле голодна. Почему бы не позавтракать?
Девица Кадарн еле заметно кивнула и сказала:
— А я пока прослежу, чтобы ваши вещи перенесли в вашу новую комнату.
Сэр Лиммерик распахнул передо мной дверь, и я переступила порог, понимая, что назад дороги уже нет.
Я старалась держаться гордо, и когда навстречу нам с сэром Лиммериком попадались придворные и слуги, которые кланялись, приветствуя нас, я отвечала рассеянным кивком, глядя прямо перед собой.
И все же сердце захолодило от страха, когда мажордом громко объявил:
— Метресса дю Рой!
Как в золотистом тумане я увидела придворных, толпившихся вокруг стола, залитого солнечным светом. Солнце играло на кубках, кувшинах и чашах, отражалось в драгоценностях королевы и придворных дам, и… в глазах короля, который поднялся мне навстречу. Я сделала шаг вперед и поклонилась — так, как следовало кланяться сюзерену, встав на одно колено.
— Доброе утро, — успышала я голос короля, а потом почувствовала и его тяжелую руку на своем плече. — Мы ждали тебя.
Он повел меня к столу, и только теперь я заметила пустое кресло слева от кресла короля. По правую руку сидела королева, а рядом с ней — принц. Наследник усмехался углом рта, но желваки так и играли, и когда король усадил меня, сам пододвинув кресло, принц отвернулся, пробормотав что-то сквозь зубы.
Королева приветствовала меня, кивнув кротко и ласково, и я кивнула ей в ответ, но улыбнуться не смогла.
— Прочтем молитву, — велел король, усаживаясь между мною и королевой.
Он поставил локти на стол и сложил ладони.
Пока одна из фрейлин в свите королевы читала молитву, я скосила глаза, на его руки. Сегодня ночью они ласкали меня. Ласкали так откровенно… Я почувствовала, что краснею, и сразу уставилась на полупрозрачные дольки лимона, разложенные на фарфоровой тарелочке.
Королевский завтрак не отличался разнообразием и изысканностью блюд, но все было приготовлено отменно и восхитительно пахло. Здесь были вареные яйца под горчичным соусом, отварная первая спаржа — нежно-зеленая, политая растопленным сливочным маслом, были тончайшие ломтики ветчины, крохотные глиняные чашки с паштетом из потрохов, посыпанные укропом. Когда молитва была закончена, король преломил хлеб, давая тем самым знак, что можно приступать к еде.
Принц положил себе на тарелку ветчину с яйцами и энергично заработал челюстями, запивая кушанья светлым пивом. Королеве были больше по душе овощи и паштет, а король пробовал понемногу от каждого блюда. Он ел так же, как занимался любовью — увлеченно, одобряя то или иное кушанье.
— Попробуй паштет, — предложил он, заметив, что я вяло, ковыряю вилкой ломтик ветчины. — Он таки тает на языке.
Королева тут же пододвинула ко мне поближе одну из глиняных чашек, но принц вдруг громко произнес: