Не любо - не слушай
Шрифт:
ПАША
Лера, легенда семьи. Лера пантера-гетера, ученица Сереги-бретёра, ей сейчас тридцать пять. Если она меня углядела, если она на меня указала, если она положила глаз – остальные мне не указ.
ВАДИМ
Был у Татьяны и Юры. Алеша там тоже сидел – рассказывал о предстоящей Дашиной свадьбе. Я запомнил число… может, сумею расстроить. Ушел пораньше, постучался к Марии. Ее уволили из издательства, я делюсь с ней деньгами – мне прибавили. Делюсь… ей побольше, себе поменьше: Мария меня подкармливает. Мария! надо что-нибудь делать! у Олега ведь совести нуль. Мария как-то не въехала. Сказала: на всё Его воля. Я позвонил на мобильный Даше – Даша послала меня.
ДАША
Мне было четырнадцать, когда он уехал в Тутаев. И этот Тутаев – с нарядным цветным собором – мне снился
Я
Не взыщи, читатель-непочитатель. Если не заплету косичку, не вытащу канувших в прошлое действующих лиц, повествованье мое расплывется и растворится в мельканье. В жизни оно само заплетается, может, немного медленней. Думал ли ты, что снова сплетутся церковь и государство? а вот же сплелись. С ритмом я как могу борюсь, но ритм одолевает. Прости. Терпи. Не серчай. Я стараюсь.
СЕРЕГА
Что Пашка, Мариин внук, вылитый я, один к одному - разглядел еще на Сережиных похоронах. Недавно вспомнил об этом в беседе с Вадимом – он сконфуженно замолчал. Упомянул я для проверки о том же, когда звонил Юре – тот поперхнулся. Пошел на сеанс вампиризма к Марии. Спросил ее: как там Пашка – стал еще больше похож на меня? Мария всплеснула руками и прошептала: Лера! Я приступал к Марии, требовал объяснений. Мария молча ломала руки, но мне уже всё стало ясно. Позвонил своему товарищу – подчиненному Лериного отца: Лера из круга охранников вряд ли кого пропустила. Я не ошибся: дружок мне дал Лерин нынешний адрес и телефон. Долго дежурил я у проходной элитного дома и наконец их увидел – утром, в машине. А дальше что? почему меня это касалось? Ведь были же остальные? были. Теперь я видел рядом с Лерой себя-молодого, и это кусалось.
АЛЕША
Январь, мороз – у нас с Ириной в новогиреевской тесной квартире необычайно тепло. Митя родился в ночь на седьмое, спит на большой подушке. Аленка, уже первоклассница, тихонькая как мышка, несмотря на улыбку во всё худенькое лицо – пишет в тетрадке, поглядывает на дитя. Перевернула страницу, высунула от старанья язык. Ирина сияет, светятся даже ладони. Взмахнет рукою - в воздухе остается тонкий сияющий след. С обледеневшего заклеенного балкона, нечувствительный к здешнему холоду, смотрит на нас отец. Взгляну – его нет, отвернусь – появится вновь. Любовь, любовь и любовь.
КАТЯ
После Дашиной свадьбы Виктор переместился снова к своей законной жене… знал ли о нас с Олегом? навряд ли. Олег не работает, жив грошами патриотических (а не фашистских, Катенька?) организаций. Весь в делах. Виктор этого не понимает. (Где уж!) Алеша и Паша съехали, нас четверо: я, Олег, Оля и Даша. Четыре комнаты, у Олега своя, и кто на ком женат – мы не уточняем. (На самом деле, Мамай, твой Олег готовит Олю себе на будущее. Тринадцать лет! любимый возраст Олега. Оля с Олега не сводит глаз – мне хорошо знакомо. Я задыхаюсь в клубке, завившемся вкруг тебя.)
СЕРЕГА
Опять мое лучшее я бродит, выйдя на свет из меня, самовольно и самочинно, точно нос поручика Ковалева. Одно, совестливое и талантливое, отлетело (нет, улетело). Теперь молодое и сильное под новым именем Павла, под той же фамилией Заарканова, успело присвоить женщину, принадлежавшую мне. Если убью мое третье я – моя сила вернется. Похищенье жизненной силы путем убийства – Вадим так рассказывал мне о маньяке. Только как сейчас убивают? получается, я не умею. Нас не учили толком в армии, была одна трепотня.
ДАША
Вырвалась из ловушки! Позвонив Валентину, сказала: я знаю, чья Оля дочь… сейчас у нас так-то и так-то. Он понял – он знает Мамая. Ответил мне: разводись, приезжай к нам в Германию… дальше уж мое дело. Я подала на развод. Не дожидаясь развода, диплома, уехала к Валентину и Ане. Как Лиза выросла! ей семнадцать, Коле
СЕРЕГА
Подзаработав на тейквондо, прикупил себе пушку с глушителем… триста евро. Зренье что надо, усердно тренировался. В Балашихе Пашка уже не работал, работал у Леры в фирме – где же его стеречь? Вдвоем на машине с утра из ворот выезжали – охранник потом закрывал – вдвоем возвращались вечером. Навязчивая идея сверлила мой бедный мозг. На дне рожденья у Юры мы с Пашкою были, а Леры, конечно, не было. Я раньше ушел и ждал у ворот в Лерин двор – его пешего. Ноябрьская темная ночь. Идет… поскользнулся на льду. Стреляю. Пуля, оставив в воздухе искривленный сияющий след, прошла стороной по параболе, как когда-то скользнул мой СПИД. Больше я не стрелял, ни в эту ночь и ни после. Тюрьма по мне плакала – и перестала плакать.
Я
Было им раньше вмешаться, неведомым силам, в опасные мои измышленья. Тогда, когда я вывела в расход Сережу Заарканова. Облачная подушка безопасности… параплан из радуги… что-нибудь этакое. Или всё дело в том, что мир не готов был к приходу мессии? отложили на два поколения? неизвестно. Во всяком случае, с небесными властями я познакомилась. Мало не показалось. Как громыхнуло… совсем рядом… без глушителя!
ЛЕРА
В двадцатитрехлетнем Пашке не было ничего особенного. Парень как парень. Сколько их здесь ошивалось! Серега – тот необычный, пожалуй. Если вы думали – с Пашкой я долго останусь, то вы ошиблись. Договорилась о переводе его в фирму к лысому Толику. В первый же день Пашкиной новой работы я за ним не заехала. Предупредила охрану в доме – я никого не жду. Не ведусь на его телячьи восторги… проехали, хватит.
Я
Из-за такой малости по ее милости двое несомненно дорогих мне персонажа чуть не загремели – один на тот свет, другой на каторгу. Ради такой обыденности понадобилось искривить пространство вблизи проходной элитного дома. Жизнь, смерть, любовь, свобода. Любовь, свобода, жизнь, смерть. Все четыре равнозначные категории тут поучаствовали. Всё путем. Жаловаться не на кого.
ДАША
Павел болел целый год, мы притихли, хоть и заполнили наконец пространство своей квартиры. Волк, коза и капуста. Мамай с дядей Витей вдвоем. Мы: Павел, Оля и я – каждому по комнате. Я в порядке, самое страшное позади. Я вне игры. Борьба за счастье (в советской терминологии) – это не для слабонервных. Из нас силен только Мамай – ей и карты в руки. Я со своим дипломом работаю в японском кафе на Смоленке. Перед рассветом на такси уезжаю к бабушке Маше – всё ближе Балашихи. Вадим Анатольич мне не мешает, наша открытая всем ветрам семья давно его оприходовала. Он говорит: нельзя получать образованье, которое сейчас дефицитно. Народ ринется в создавшуюся нишу – через пять лет будет перепроизводство. А как угадать, Вадим Анатольч, какое образованье будет нужно через пять лет? (Если б я знал!) Хозяин кафешки велел мою чисто славянскую внешность переделать в японскую. Переделала, перекрасила. Кафе в подвальчике, мигают беспокойные огоньки. Я не люблю суши… почему оно так популярно? На сцене идет концерт авторской песни. Их, авторов, сейчас навалом, и хороших хватает. Записывают диски, дарят знакомым. То, что доходит до телевиденья, отнюдь не лучшее. Бегаю с подносом – кимоно, в волосах длинные шпильки. Неформалы нахально режут принесённый с собою торт, достают из рюкзачка апельсины. Перебрасываются парой слов. Я даже бедному не нужна, а богатые сюда не заходят. Не хватает клиентов, предложение в избытке. И в эту нишу все рванулись, не спас экзотический профиль. Не хватает, решительно не хватает. Та квазилюбовь, которую мне предлагают, меня не устраивает. То есть я иногда в нее скатываюсь, но душевный ущерб так велик, что лучше не надо. Светает, светлеет размытая тушь фасадов. Расчетный час, упадок жизненных сил. Такси!