Не мечом единым
Шрифт:
— Мы обращались к вам с просьбой, приглашали в воинскую часть хорошего поэта…
— У нас все поэты хорошие и нарасхват, — шутливо ответила женщина. — Вам повезло, к нам приехал из столицы известный поэт Виталий Костров. Сейчас я посмотрю, когда у него свободное время.
Пока женщина выясняла, Колыбельников радостно говорил:
— Мы готовы в любое время после занятий, после пятнадцати часов. Как хорошо, что я вам позвонил! Мы знаем Кострова, у него замечательные стихи.
Иван Петрович, может быть, немного преувеличил, сказав «мы», но сам он действительно читал стихи
— Как вы смотрите, если Костров приедет к вам сегодня? Послезавтра он уезжает. Завтра весь день занят.
— Мы готовы принять его в любое время. Сегодня занятия уже подходят к концу.
— Очень хорошо. Присылайте машину к пяти часам.
Колыбельникова немного смущала уверенность женщины, казалось, нужно лично поехать к поэту, может быть, даже упрашивать его, он человек занятой, известный.
— Нам не нужно писать специальное приглашение?
— Не надо. Костров сейчас выступает на хлопковом заводе. Будет у вас обязательно. Мы тут специально занимаемся планированием его выступлений. Только машину не забудьте!
Колыбельников тут же сообщил новость командиру полка. Позвонил старшему лейтенанту Бобрикову, чтобы тот приготовил клуб, микрофон, написал красивое объявление.
Потом Иван Петрович зашел в библиотеку, сказал библиотекарю:
— Татьяна Сергеевна, подберите книги поэта Кострова, после его выступления попросите сделать нам памятные надписи.
— Он приедет к нам? — обрадовалась библиотекарь.
— Да, сегодня после занятий.
— Ой, как чудесно! Сейчас я поищу, что у нас есть. Она ушла в проход между полками, набитыми книгами. Вернулась с тремя тонкими книжечками:
— Вот, только эти. Давно изданы. Новых нет. Иван Петрович взял книжечки, прочитал названия:
«Ключи от неба», «Жажда», «Столичное время».
— Не часто берут, — сказал замполит, посмотрев отметки на приклеенных в книгах листочках.
— Вообще поэзию мало читают, — развела руками Татьяна Сергеевна, — больше детективы да про любовь спрашивают. Правда, последнее время многие приходят и за стихами. В этом месяце особенно стали интересоваться.
«Значит, доходят наши радиопередачи», — отметил про себя замполит.
— Ничего, Татьяна Сергеевна, приучим, привьем вкус к настоящей поэзии. Вот сегодня Костров нам поможет.
Дома Иван Петрович объявил всем о предстоящем выступлении; сыну сказал особо:
— Тебе, Олег, явка обязательна! Послушай настоящие стихи, погляди на живого стихотворца, может быть, постыдишься потом магнитофонный фольклор слушать! Да эти джинсы сними. Оденься почище. Мать, дай ему самый хороший костюм. Не часто в полку встречаются с писателями! Для меня это праздник! Ты, Поля, тоже приходи.
Колыбельников поел быстро, потом долго начищал ботинки, надел китель и брюки, в которых ходил в гости да по вызову больших начальников.
К назначенному времени клуб был полон, собрались не только офицеры и солдаты, пришли жены и дети офицеров. Надежда Михайловна с Олегом и Полей сидели рядом с полковником Прохоровым и его семьей в первом ряду. Иван Петрович ждал поэта у входа. Он оглядел
Ровно в пять подкатил сверкающий зеленый газик, шофер командира надраил его для поэта даже лучше, чем для своего полковника. Из машины вышла женщина лет сорока, с косой, заколотой на голове короной. «Наверное, с ней говорил по телефону», — подумал Колыбельников. За женщиной вышел человек в цветастой рубахе–батнике, заправленной в синие джинсы. Иван Петрович ждал поэта, но из машины больше никто не выходил. Замполит оторопел: неужели этот, в джинсах, поэт? Нет, не таким представлял себе знаменитого поэта Колыбельников! Ждал человека в наглаженном костюме с галстуком или бантом.
Однако Костров, не смущаясь своей внешности (видно, она была для него привычной), подошел к майору и, приветливо улыбаясь, сказал:
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Я Костров. Ну что, начнем?
— Пожалуйста, мы готовы, — сказал Иван Петрович, все еще рассматривая поэта. Он оказался не молодым, а моложавым. Голубые глаза, чисто выбритое лицо, хорошо сложен, видно, «молодежной» одеждой поддерживает в себе подтянутость, а лет ему уже далеко за сорок. Поэты, как артисты, борются со старостью; любимцы публики, они молодятся, не желая утратить ее внимание.
Поэта встретили аплодисментами. Когда Колыбельников представил его собравшимся, Костров не пошел к трибуне, а вышел к рампе, поближе к людям, посмотрел на них улыбчиво и доброжелательно.
— Ну что ж, здравствуйте, товарищи. Давайте знакомиться.
В зале прошел гул: кто сказал «здравствуйте», кто — «давайте». В задних рядах крикнули: «Плохо слышно!» Костров подошел к трибуне, снял микрофон и вернулся с ним на край сцены. Движения и жесты его были легки, свободны, чувствовалось — он привык к общению с большими аудиториями.
— А так слышно? — спросил Костров, подняв микрофон к лицу.
— Порядок, — ответили сзади.
Костров улыбнулся:
— Вот и хорошо. Сначала я вам коротко расскажу о себе, потом почитаю стихи. Согласны?
— Согласны! — кричал все тот же солдат сзади.
— Родился в Донецке. Работал на шахте. Учился в школе. Потом в педагогическом институте. Ну а потом грянула война. Служил в авиации штурманом. Летал на бомбардировщиках. Имею награды. Звание — старший лейтенант. После войны окончил Литературный институт и с тех пор занимаюсь творческой работой. Вот и вся моя биография.
Зал отметил скромность поэта радушным гулом и оживлением.
— Теперь о стихах. Писать начал еще в школе. В юности многие пишут стихи. У вас, наверное, тоже есть поэты? — спросил Костров, обращаясь к Колыбельникову.
— Есть! — ответил Иван Петрович и взглядом нашел в рядах Голубева. Юрий, как и его соседи, сидел немного возбужденный, раскрасневшийся не то от духоты в зале, не то от волнения.
— На фронте было не до стихов, но все же я находил время между боевыми вылетами, писал. Писал о своих однополчанах, замечательных летчиках. Вот из этих фронтовых стихов и позвольте мне прочитать «Дунайские волны». Только это не хорошо известный вам вальс, а размышления на мосту в годы войны, после боя.