Не мечом единым
Шрифт:
Дементьев, не скрывая удивления, спросил:
— Как же я это сделаю, ведь собрание не разрешат сейчас проводить?!
Колыбельников усмехнулся, заговорил шутливо, чтоб поднять настроение сержанта:
— А зачем митинги? Вы просто пройдите по взводам. Увидят комсомольцы своего вожака — сразу вспомнят о комсомольском собрании. Идемте вместе. Времени не так уж много.
Майор и сержант, соблюдая маскировку, двинулись вдоль переднего края. Солдаты продолжали готовить исходное положение, снаряжали боевыми патронами магазины автоматов и ленты для пулеметов. Старшина с двумя помощниками нес серые цинковые коробки и насыпал на них
Колыбельников, показав на солдат, которые стирали пыль с пулемета, подмигнул Дементьеву: давай действуй!
Комсорг приосанился и с напускной бодростью спросил пулеметчика:
— Ну как, Савельев, ударим отличной стрельбой по мировому империализму?
— Ударим! — весело отозвался Савельев.
Иван Петрович едва не рассмеялся — так наивна и прямолинейна была фраза комсорга, но сдержался: нельзя обижать человека, не виноват он, опыта нет.
— Постарайтесь что–нибудь менее официальное, более близкое человеку напомнить, мировой империализм — крупновато, — тихо подсказал он Дементьеву.
Сержант понимающе кивнул и опять бодрым голосом сказал очередному на пути солдату:
— Видела бы тебя сейчас Наташа! Настоящий герой, фронтовик, прямо из фильма!
Дементьев с деловым видом быстро прошел мимо бойца.
— Надо послушать, что он ответит, — сказал майор. — Человек может обидеться, подумает, что это была подковырка, шутка, оставайся, поговори с ним.
Иван Петрович пошел дальше один, здоровался с солдатами, знакомых обязательно называл по фамилии:
— Здравствуйте, товарищ Иргашев, как настроение?
— Хороший настроений, товарищ майор, сейчас будем много дирка в мишенях делать!
— Молодец, товарищ Иргашев, желаю успеха!
Усталое лицо солдата осветила простодушная улыбка, он расправил плечи, хотел выглядеть перед замполитом настоящим молодцом — похвала снимает усталость.
Прошло минут двадцать, и Дементьев сам с радостью увидел: люди повеселели, оживились, стали более пытливо и с нетерпением поглядывать вперед, на «противника», высматривать, где придется идти, прикидывать, откуда и куда удобнее будет вести огонь, как лучше выполнить задачу.
Грянула артиллерия, снаряды прошуршали над ротой, позиция «противника» покрылась черными всплесками земли и дыма. Зарычали танки, серый дымок полетел из выхлопных труб. Вспыхнула зеленая ракета, и пятая рота устремилась вперед. Сначала солдаты шли быстрым шагом. Стреляли с коротких остановок. Треск автоматных и пулеметных очередей слился в торопливое стрекотание. В разных местах обширного поля навстречу роте поднималось множество мишеней — это были силуэты стрелков, снайперов, пулеметов, пушек, мчались темные квадраты танков, а за ними длинные цепи контратакующих. Все это было фанерное, но на расстоянии, в дыму, в пыли, выглядело как в настоящем бою.
Рота преодолела первую позицию, несколько траншей остались позади. Начался бой в глубине обороны «противника». Первый и второй взводы выдвинулись вперед. Третий отстал. Пули взвизгивали, ударяясь о землю около мишеней. Огневые посредники шли с атакующими и следили, чтобы не нарушались меры безопасности.
Учение было первым в летнем периоде обучения, им руководил командир полка.
Полковник Прохоров и замполит Колыбельников с группой офицеров, радиостанциями и пультом управления мишенным полем двигались за ротой. Им видна была вся полоса наступления.
С руководителем
Колыбельников впервые познакомился с Дергачевым в прошлом году, тогда он тоже приезжал в составе проверяющей комиссии. Чистый и опрятный, с красивым свежим лицом, с академическим ромбиком на груди, майор тогда почему–то произвел на Колыбельникова неприятное впечатление. Молодой, полный сил офицер, казалось, должен работать в низах, в полку, с солдатами, а не в штабе, да к тому же при его молодости и, наверное, невеликом опыте не очень–то уместно делать замечания, давать советы такому бывалому командиру, как Прохоров. Иван Петрович понимал — он не прав, молодая смена должна расти и в больших штабах, и все же чувство неприязни к этому человеку не исчезало. И надо сказать, были на то и причины: майор воспринимал как должное угодливые улыбки некоторых офицеров полка, их готовность к мелким услугам, и особенно неприятно было то, что держал себя Дергачев несколько «над» и «в стороне» от окружающих.
Солдаты быстро продвигались вперед, они с разбегу перепрыгивали через траншеи, смело выдвигались навстречу танкам и метали в них гранаты. Наступательный порыв был мощный, рота действовала умело.
Дергачев обратился к Колыбельникову:
— Разрешите на секунду бинокль.
Иван Петрович дал ему бинокль и ощутил запах одеколона, которым повеяло от руки майора. Стараясь не думать о соседе, Колыбельников стал, глядя на поле боя, размышлять о своем: «Здесь вот солдаты смело идут на сближение с танком. Но это ведь учебный бой, нет реальной опасности, нагрузки на психику: каждый знает, что все это «понарошку». А что будет, когда навстречу пойдут не фанерные, а настоящие танки? Может быть, тогда у некоторых вместо чувства долга, сознания ответственности сработают осевшие в памяти слова из стихов и песенок о «сладкой жизни», всплывет подтекст и шевельнется чувство сомнения: «А стоит ли подвергать себя опасности? В жизни так много удовольствий! Зачем лезть на танк? Можно переждать в воронке, пока он пройдет. Почему именно я должен вступать в единоборство?..»
Дергачев возвратил бинокль, солидно произнес:
— Танки оторвались. Отстает пехота.
Полковник Прохоров, зная отношение Колыбельникова к майору — как–то говорили об этом, — посмотрел на замполита, повел бровью. Колыбельников понял его: «Не перечь, Иван Петрович, этому юнцу, не обостряй взаимоотношения с представителем вышестоящего штаба».
Замполит все же хотел возразить, но вдруг без бинокля увидел, как в боевом порядке наступающих произошло замешательство. В самом центре роты движение застопорилось. Зеленые фигурки солдат стали сбегаться к одной точке. Взлетела красная ракета посредника — сигнал прекращения огня.
Прохоров и Колыбельников побежали к месту происшествия. Когда солдаты расступились, давая им дорогу, замполит увидел на земле солдата с бледным лицом. Плечо и земля около него были в крови. Молоденький врач — старший лейтенант — уже разрезал на солдате одежду и перевязывал рану. Это, наверное, был первый настоящий раненый в практике молодого врача, он волновался, руки, в которых держал бинт, немного дрожали. Увидев замполита, медик сказал:
— Нужно срочно машину.
— Рана опасна? — спросил замполит.