Не мечом единым
Шрифт:
— Нет, в мягкую ткань плеча. Деформированная пуля. Рикошет. Ее было видно в ране. Я вынул. Вот она. — Старший лейтенант показал расплющенную пулю и, видно, только сейчас сам из своих слов понял, что ведет себя не совсем правильно, — нечего так волноваться при столь неопасном ранении.
Услыхав слова медика, раненый стал подниматься. «Это же Голубев!» — узнал замполит. Происшествие на учении с боевой стрельбой само по себе очень неприятно. Но то, что ЧП произошло с Голубевым, «неблагополучным» солдатом, еще больше осложняло дело. Колыбельников
Но сейчас было не до этого. Иван Петрович просто заботливо спросил:
— Как ты себя чувствуешь, Юра?
В Голубеве в эти минуты происходила напряженная внутренняя борьба. Сначала он не понял, что произошло: что–то тяжелое, горячее ударило в плечо и сбило с ног. Потом, ощутив боль, почувствовав, как по боку потекло что–то теплое, и увидев на куртке расползающееся красное пятно, Юра сразу обмяк и растерялся. В первую секунду после удара он хотел вскочить, но, поняв, что ранен, может быть, даже сейчас умрет, сразу же потерял силы и обреченно подумал: «Ну все, хана, сейчас истеку кровью».
Потом Голубев услышал, как замполит с досадой сказал растерявшемуся врачу:
— На фронте с более тяжелыми ранениями в строю оставались.
Юрий понял эти слова по–своему: «Значит, будь кто–то другой на моем месте, он в строю остался бы, а Голубев, по–вашему, такой морально неустойчивый, что и ждать от него нечего? А вот возьму и останусь, товарищ замполит! Преподнесу вам пилюлю — инфантильный молодой человек, который пел песенки с подтекстом, возьмет и останется на поле боя! Что вы на это скажете, товарищ комиссар?»
Голубев отстранил руку врача и стал подниматься.
— Я тоже останусь! — глухо сказал он.
Врач пытался удержать его:
— Лежите, сейчас подойдет машина.
Полковник Прохоров решительно шагнул к доктору:
— Бросьте вы его пугать. Какая машина? Зачем машина? Ранение легкое?
— Легкое, — тихо подтвердил врач.
— Так чего же вы его держите? Правильно решил солдат — надо в цепи остаться. Молодец! Как ваша фамилия?
— Голубев, — сказал Юра и тут же поправился: — Рядовой Голубев.
— Еще раз молодец, даже в такую минуту устав не забыл! Значит, можешь продолжать атаку?
— Могу, товарищ полковник, — подчеркнуто твердым голосом сказал Голубев, а сам глядел на Колыбельникова — как тот воспринимает все это?
— Все по местам! — крикнул Прохоров. — Учение продолжить по моему сигналу. Командирам взводов быстро уточнить задачи.
Солдаты и офицеры побежали на свои места. Майор Дергачев подошел поближе к Колыбельникову и тихо сказал:
— Мне кажется, вы должны вмешаться, у солдата может быть заражение крови. Одно ЧП случилось, зачем допускать второе?
Иван Петрович ему не ответил, спросил врача:
— Может быть у него заражение?
Врач замялся:
— Перевязку я сделал стерильным бинтом, но пуля… что она внесла в рану, я не могу сказать.
— Пулевые ранения на войне, как правило, не давали заражений, — сказал, ни к кому не
Замполит решил поддержать командира:
— Я считаю, мы поступаем правильно. — Иван Петрович умышленно сказал «мы», подчеркнув тем самым, что он не только мнение командира разделяет, но готов делить с ним и ответственность. — Людей и этому учить надо. Чуть царапина, уже бегаем, кудахчем, как клушки: «Ах, машину! Ах, в госпиталь!» А где мы будем солдат мужеству учить? Только в кино? Да не беседах?
— Я вам сказал свое мнение, — сухо молвил Дергачев.
— А здесь, собственно, ни ваше, ни наше мнение не нужно — рядовой Голубев сам решил остаться в строю, и давайте не будем ему мешать, а поможем совершить, может, первый в его жизни мужественный поступок! — твердо сказал Колыбельников.
Голубев стоял тут же. Врач отступил от него на шаг, когда Колыбельников сказал о «клушках». Теперь Юрий стоял один, в разрезанной с одного бока куртке; чистые бинты, которыми было перевязано плечо, ярко белели на солнце.
— Как, товарищ Голубев, не меняете свое решение? — спросил замполит.
Юрий еще недавно желал насолить Колыбельникову, а теперь, поняв, что у того намечаются неприятности, вдруг сразу переменил свое отношение к комиссару, захотелось поддержать его в размолвке с этим чужим майором. Понимая, что приезжий боится ответственности, но в то же время и не желая, чтобы у командира и замполита были неприятности, если действительно произойдет какое–то осложнение, Юрий подчеркнуто официально, даже каблуками прищелкнул и по стойке «смирно» вытянулся, доложил так, чтоб слышно было приезжему майору, отошедшему в сторону.
— Товарищ полковник, еще раз прошу и настаиваю — разрешите остаться в строю. Чувствую себя отлично! — Голубев не удержался, верный своей натуре, добавил: — Даже лучше, чем до ранения!
Офицеры невольно заулыбались.
— Объявляю вам благодарность, товарищ Голубев, за мужественный поступок.
— Служу Советскому Союзу!
— Идите в свое отделение. — Полковник многозначительно взглянул на Дергачева и тут же занялся своими делами: — Помощник по мишенной обстановке, доложите, как поле.
— Все готово, товарищ полковник.
— Причина ранения точно подтверждается?
— Точно, рикошет. Пуля попала в небольшой камень и срикошетила. Да и на излете она была! Все меры безопасности строго соблюдались.
— Связь?
— В порядке, товарищ полковник.
— Зеленую ракету! Разрешаю открыть огонь!
Ракета взвилась вверх, и опять забухала артиллерия, зарычали танки, вскинулась земля от взрывов снарядов и мин. Рота двинулась вперед. Солдаты теперь не только стреляли в мишени, улучив, удобный момент, они вытягивали шеи, поднимались на носки и поглядывали туда, где белели бинты на плече раненого. «Идет!» И раз шел раненый, о какой усталости может говорить или думать здоровый? Солдаты прибавляли шаг, изо всех сил кричали: «Ура!» — и неслись вперед быстрее прежнего.