(не) Мой Боно
Шрифт:
— А может он в больницу попал? Не пробовала искать? Он между прочим, один вашего сына воспитывал, хотя с его работой ребенок, как пятое колесо. Обуза. А ты спасибо ему сказала? Нет. А когда он из-за тебя собой пожертвовал? Что ты сказала вместо спасибо? Вали к Волковой! Ты даже слушать не захотела, не попыталась представить, что значит, быть вдали от ребенка и не суметь к нему подойти!
Она распаляется всё больше, в то время как я молчу.
— А сейчас что ты ему сказала? Дай угадаю. Рома, это ты виноват. Да? — Кира широко заулыбалась.
— Откуда такая осведомленность? —
— Этот год рядом с ним была я. Я, а не ты видела, как он с трудом выбрался из лап Костлявой и долго восстанавливался. Я видела, как страдает! — она перешла на рык и в какой-то момент мне показалось, что сейчас вскочит с дивана и бросится на меня.
— У вас отношения? — отступаю назад.
— Спроси у Боно.
— Ясно, — пожимаю плечами, понимая, что она с Ромой, как я с Русланом. Или у них всё серьезно?
— После того как отца посадили у меня начались проблемы. Мне помог Боно. Остальное тебя не касается. Вали отсюда, я не дам тебе телефон! — рявкнула на меня сводная сестра.
Я разворачиваюсь и иду к лестнице и слышу ее ехидный вопрос в спину:
— Доминика! Ты знаешь хотя бы, какое у него любимое блюдо или мечта?
Ничего не отвечаю, сбегая наверх. Она права. Я ничего о нем не знаю. Никогда не интересовалась, но зато упрекала его. Только сейчас смогла посмотреть со стороны на свое поведение. Правильно сказала Кира — я эгоистка, которая только думает о том, как ей плохо. На чувства Ромы мне было плевать.
Я поднялась по лестнице и хотела проскользнуть к себе в комнату, когда меня окликнул отец.
— Доминика, дочка, — он дождался пока я обернусь, — пойдем, выпьем чаю, наш любимый. Зелёный с молоком. У меня есть для тебя новости.
Сидя за столом на кухне я с интересом наблюдала за тем, как Хмурый лично разливал чай в стаканы, добавляя туда щедрую порцию молока. Удивительно. Если бы мне год назад сказали, что бывший криминальный авторитет нашего города будет меня обслуживать — рассмеялась. Как минимум. В моей голове до сих пор не укладывалось, что я теперь не сирота. У меня есть отец и сестра. Пусть Кира меня не любит, но хочется верить, что это временно. В будущем мы обязательно найдем общий язык.
В памяти снова всплыли ее фразы о Боно и я сжала в руках горячий стакан, который отец пододвинул ко мне. Если у Ромы с ней серьезно, я не смогу общаться ни с ним, ни с сестрой. Априори это невозможно.
— Не переживай, — Хмурый заметил мою напряженность и расценил ее по своему, — мелкого сегодня вечером привезут сюда. Я нашел.
— Нашел? — с недоверием кошусь на него и с трудом удерживаюсь, чтобы не начать бегать нервно по кухне. — Но Рома его должен был вечером привезти.
— Значит, я его опережу, — цокнул языком папа и внимательно посмотрел на меня, а после сел на стул напротив, — твой Боно сам придет сюда. Все будем в сборе. И папа, и дочка, и внук и несостоявшийся зятек…
— Ты сейчас так сказал, не искренне, — пытаюсь объяснить свои чувства, — как в фильме ужасов.
Хмурый удивленно вскинул брови, а затем засмеялся. От смеха у него выступили слезы, лицо покраснело. Он с трудом смог успокоиться и снова нахмурился.
— Не представляю Боно в роли зятя, — он покачал головой, — а вот твоей маме бы он понравился. Молодой, наглый, амбициозный.
— Расскажи мне о маме? — я кошусь на настенные часы, пытаясь справиться с волнением от предстоящей встречи с сыном. И с Боно. — Она рассказывала, что вы сильно любили друг друга. Расскажи мне о ней?
— Рассказать о Еве…, — задумчиво протянул отец, — я не особо люблю рассказывать о ней. Это моя тайна, которую не принято доставать из сундука воспоминаний.
Я поняла — у него болит. Так же как и у Волкова свербит от расставания, от того, что мама сбежала, ничего не рассказала обо мне. Скорее всего он никогда и никому не говорил о своей истории любви, но бережно хранил ее в памяти. Оберегал, как те оранжевые розы в палисаднике.
— Смотри, — я вытаскиваю скрытый под платьем медальон и показываю его отцу, — я сохранила. Мама сберегла его. Она очень тебя любила, всегда помнила. И мне говорила, что у вас была сильная любовь.
— Что это? — Хмурый прищуривается, пытаясь разглядеть кулон, который я сжимаю в своих пальцах.
— Твой подарок маме. Она его бережно хранила и отдала мне перед смертью.
— Кулон? — он склонился через стол, чтобы поближе разглядеть вещицу и откинулся обратно на стул. — У меня зрение не очень хорошее. Помню его, кулон этот. Она тебя не обманула, всё верно. Он еще открывается.
— Открывается? — удивленно рассматриваю кулон, пытаясь найти возможность открыть его. Всегда думала, что он цельный.
— Да, открывается. Тебе разве мать не сказала? — отец усмехнулся и продолжил пить чай. Сделав один глоток, он поджал губы и продолжил. — Я очень любил твою маму, но я ей был не нужен. У нее в голове был другой.
— Ты о Волкове? — тихо спрашиваю и жалею, потому что лицо Хмурого моментально искажается и он смотрит на меня так, будто я главная виновница всех его бед.
— О нем. Будь он проклят! — прорычал, сжимая ладони в кулак. — Как демон, ее окрутил и Ева так и осталась только его. Наверное, сложно жить, зная, что ты никогда не будешь с человеком, а забыть его невозможно. Ты тоже это скоро поймешь, дочка.
— Почему? — догадываюсь, что он говорит о Боно, и желудок сжимается в спазме от его фразы.
— Сама знаешь. Это не твой Боно. Не тот человек, с которым ты сможешь вить семейное гнездышко, встречать его после работы с теплыми тапочками в зубах. Такие как он, плохо заканчивают. У них не бывает семьи.
— А мы попробуем, — неуверенно бормочу. Скорее себя хочу в этом убедить, хотя сама не верю.
— Попробовать-то можно, но ничего из этого хорошего не выйдет. Роман для себя личное проклятье. Ему самому не нравится образ жизни, который он ведет. Ведь всё, к чему он прикасается, погибает. Тяжелая участь. Странно, что тебя он так близко подпустил. Я знаю всю его историю….