Не небом едины

Стальная Виктория

— Устные договорённости, не подкреплённые подписями с обеих сторон, не считаются, — едко заметил папа Юра, — вам ли не знать, Платон Олегович.

— Не невеста, как же, — не удержалась от колкости Марья Тимофеевна, — отчего же тебя тянет к ней в кабинет, что наяву, что во сне?

— Куда это его тянет? Когда? — взбудоражился Ильинский.

— Я рооооооожаю, Платонов! Верни мне немедленно моего Леонида в целости и сохранности! — заверещала Элина и горестно застонала.

У меня закружилась голова, перед глазами помутнело, тело налилось свинцом, а в ушах протяжно зазвенело. От жуткого гомона и суматошного мельтешения в кабинете мне изрядно поплохело, и могло стать гораздо хуже, поэтому я собрал остатки сил и рявкнул,

что было мощи на безумную троицу.

— Вы с ума что ли сошли единовременно и меня заодно решили лишить рассудка?

Повисла поистине театральная пауза, видимо, каждый из троих думал о наболевшем или о насущном. А я наслаждался воцарившимся явно ненадолго и не к добру покоем и тишину, предчувствуя новую бурю эмоций и шквал слов в свой адрес. То ли Марья Тимофеевна, Юрий Георгиевич и Элина подостыли, подуспокились, то ли набирались сил перед продолжением, но молчание подозрительно затягивалось. Беременная жена Липатова и вовсе будто передумала рожать, что заметил не я один.

— Деточка, ты чего притихла? — обратилась тётя Маша к Элине и подожгла всё той зажигалкой Алёны пучок диковинных трав, луговым ароматом наполнив кабинет.

— Это зачем? Не надо меня вытравливать. — замешкалась Липатова, зажимая нос платком. А меня почему-то зацепил этот платок, что-то он мне напоминал…что-то важное.

Я внимательно проследил за поведением и внешними изменениями Элины. Я не обучался врачеванию и тем более не специализировался на женской гинекологии, но что-то меня насторожило и навело на мысль, что жена Липатова не похожа на женщину, готовую вот-вот разродиться, а на женщину, правдоподобно симулирующую беременность, вполне. Но я мог и ошибаться, поскольку мне история и с нашим общим сном с Мартой казалась очевидной, что вызвало сомнения у тёти Маши.

— Это за тем, Элиночка, — я вышел из-за стола, двинулся к Липатовой и положил руки ей на плечи, — чтобы ты нам рассказала и показала, куда и как, а, главное зачем, вы припрятали с Лёнечкой Марту. Или меня одного это волнует, тётя Маша, папа Юра, чего вы молчите? Продолжайте вопить, причитать, завывать, теперь как раз пора.

— Всем стоять, руки за голову, — пророкотал Калинин и с двумя амбалами в спецовке с автоматами наперевес ворвался в кабинет.

— Стёпа?! — глухо обронила Элина, дрожащими губами, пуская слезу.

Степан застыл на месте, посмотрел на живот Элины и виновато обернулся на стоявшую за его спиной Лейлу.

Глава 42

Я раскрыл рот от удивления, напрочь забыв, для чего явился в кабинет Алёны изначально. А потащился я туда, чтобы успокоиться после дурацкого сна с Мартой, точнее дурацкого расставания с ней во сне. Как вполне разумный человек я понимал, что сладко-горький сон никак не мог повлиять на наши с Ильинской отношения, но сомнения терзали меня и разъедали душу. Я не планировал пить и с кем-либо выяснять отношения. Но, переступив порог кабинета и заприметив издали ту…бесовскую фотографию, захотел напиться до беспамятства и лишиться чувств, по крайней мере чувств к Марте, что то и дело ускользала от меня. Ненароком вспомнился мудрый Пушкин со своим поэтичным чудным мгновеньем, и в поисках припрятанного у Алёны алкоголя я заголосил: «Душе настало пробужденье: И вот опять явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты.». После первого выпитого бокала желанное облегчение не настало. Наоборот, довольная физиономия бывшего руководителя юридического отдела и ведущего адвоката, на котором, прям вся-вся база клиентов «Платонов и партнёры» держалась, взбесила меня. «Язва! Стерва! Блудница! Выскочка! Всё из-за тебя и твоей долбанной фотосессии! По тебе тюрьма плачет!», — выкрикивал я, опустошая второй бокал. К моменту прихода ведуньи я был изрядно весел. Но эта несуразная троица вместе и по отдельности отрезвила меня быстрей любой наркологической

неотложки. Благо, кое-какие остатки алкоголя теплились во мне. И, когда ввалился Степан и бугаи в форме с автоматами, я обрадовался в душе тому, что перед развернувшейся на моих глазах драмой выпил. Трезвый я бы воспринял ситуацию гораздо хуже. Театрализованное действие, невольным зрителем коего мне пришлось стать, достигло своей кульминации. И лично мне требовался срочно антракт. Я иссяк от ругани с папой Юрой, тётей Машей и Элиной, к которой в принципе не имел никакого отношения. Нет, я когда-то шапочно знакомился с ней, когда Марта застала их с Леонидом и примчалась в слезах ко мне за утешением. Но мы не были знакомы с Элиной до такой степени, чтобы она с ноги открывала двери моей компании. Я с грустью вспомнил ту молодую, заплаканную и прекрасную Марту…

В тот вечер она влетела в мастерскую без стука и без моих любимых пирожков с голубикой. Марта бросилась на старую пружинистую кровать и заревела лицом в подушку.

— Что случилось? — я отложил часы, которые ремонтировал, и поднялся, услышав вместо ответа протяжное завывание и всхлипы.

К тому моменту мне стало невыносимо видеться и общаться с Мартой, поскольку чувства брали верх над разумом и телом, я еле сдерживал себя, чтобы не надавать тумаков Леопольду за его скотское поведение и не расцеловать любимую, позволив себе зайти дальше. Я устал порядком от тени вечно юного и утешающего друга и хотел стать для Марты мужчиной, желанным и возлюбленным.

— Платон, — она перевернулась на спину, и её бежевая плиссированная юбка задралась, оголив ноги, отчего я сглотнул вожделенно, — что со мной не так? Скажи?! — взглянула на меня надломленно и утонула любимая в рыданиях.

— Что стряслось? — спросил я равнодушно, стараясь не смотреть на соблазнительные ножки.

— Он мне изменил, — всхлипнула Марта.

— И? В первый раз что ли? — я категорически не хотел снова вникать в разборки Ильинской и Липатова, поскольку мне осточертело, что она потом успокаивается, прощает его, и они мирятся, оставляя меня ни с чем.

— На этот раз у него любовь, — любимая закрыла лицо руками и завыла.

— С чего ты взяла? Может, банальная интрижка? — я по привычке принялся утешать Марту, сам себя ругая за слабость.

— Нет! Нет! Нет! — взревела Ильинская. — Я видела его любовниц, поэтому и прощала ему измены. Потому что хороший левак укрепляет брак. Ну хотелось ему разнообразия в постели. Не он первый, не он последний. Они же для него ничего не значили. Девицы для утех. А с ней, — прохрипела она навзрыд, — у него любовь. Я видела, видела, видела, как Леонид смотрит на эту Элину!

— Марта, — замялся я, ситуация выходила из-под контроля, и такая истерика Марту накрыла впервые, — я не знаю, что тебе сказать. Милые бранятся — только тешатся. Тебе надо успокоиться. Хочешь водички?

— Платонов, я не хочу водички! Я не хочу браниться! И не успокаивай меня! Скажи, что со мной не так? Ну?! — воскликнула она и сдавленно зарыдала.

— Марточка, — вздохнул я и опустил юбку Марты вниз, дабы не соблазниться ненароком, — с тобой не так только одно.

— Что, Платон? Что?! — медово-карие глаза Ильинской наполнились слезами и безысходностью, будто она ждала от меня услышать приговор.

— Не что, а кто! — заорал я и с силой бросил деревянный стул об стену. — Лезет под каждую юбку, изводит тебя, на деньги Юрия Георгиевича позарился. Сколько можно его терпеть, Марта?! Ты же! Ты же, Золушка, нежная, хрупкая и ранимая. И тебе нужен принц, который и полцарства подарит, и любовью окружит, и на руках будет носить.

— Плутоний, ты чего? — любимая испуганно заморгала, переводя взгляд с разбитого стула на меня, и затихла.

— То-то же, — прошептал я и опустился перед ней на корточки, — эффект неожиданности. Зато ты перестала плакать, — смахнул застывшую слезу с щеки, убирая руку.