Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)
Шрифт:
– Ну не хочешь садиться, будь погонщиком! Иди к переднему, держи за повод!
Но Караджа только ухмылялся.
Наконец, "верблюды" надоели мне, я подошел к Карадже и позвал его смотреть силки для куропаток. Силки, установленные на противоположном склоне горы, были пусты, хотя хлебные крошки исчезли.:
– Хитры стали здешние куропатки, - Караджа покачал головой и стал снимать силки.
– Пойдем попробуем на том склоне. Там их вроде побольше толчется.
По извилистой тропке мы бегом стали
– Ты что, Караджа? Чего мы обратно пошли?
Он не ответил.
Я обернулся и взглянул: мать Караджи, смеясь, говорила что-то Махмуду, разговор у них был веселый. Но я ни разу не замечал, чтоб этот румяный рослый молодой чабан вот так весело разговаривал с Караджой. С Караджой никто не разговаривал. Кулу, его старший брат, с рассветом угонял отару на пастбище и возвращался затемно. А если отару отгоняли, далеко, Кулу не приходил и ночевать, а спал, там же, при овцах, завернувшись в тулуп.
Старшая сестра Караджи Фируза день и ночь работала у дяди Айваза, сбивала масло, готовила похлебку для собак, по нескольку раз в день приносила с родника воду в большом медном кувшине. Но тяжелая работа не сделала Фирузу ни уродливой, ни грустной. Щеки у нее всегда алели, как маков цвет, и красотой она пошла в свою мать. Направляясь к родинку, Фируза весело перешучивалась с подругами, они, хохоча, сбегали вниз с горы. Но с Караджой и Фируза никогда не шутила.
– И чего мы вернулись?
– снова спросил я Караджу.
Он опять промолчал. И тут я подумал, что Караджа уже который раз делает мне пращу, а я все теряю и теряю их. На воротнике моей курточки приколота была маленькая серебряная звездочка, мне подарила ее одна из маминых подруг, я заметил, что Караджа поглядывает на эту звездочку. Я снял звездочку и приколол к воротнику его старой рубахи.
– Чего это ты?
– удивлённо спросил мальчик.
– Дарю!
– с гордостью, сказал я.
– Правда?
– Глаза, похожие на дырочки от гвоздей, радостно блеснули.
Я молча кивнул.
Караджа помолчал, подумал, достал из кармана свою великолепную пращу и протянул мне.
Праща была хороша, и хотя я считал какую бы то ни было мену делом недостойным, Карадже недолго пришлось уговаривать меня - пращу я взял. Уже у самых кибиток мы встретили дедушку Байрама, он не спеша спускался с горы. В бурке, накинутой на плечи, он казался еще красивее: седеющие русые усы, яркие карие глаза, рослый, статный...
– Тебе не холодно?
– спросил он меня.
– Нет, - сказал я.
Караджа был одет гораздо легче меня, и чарыки его, и портянки были насквозь мокры, но дедушка не спросил,
Смотри, что он мне подарил!
– я показал дедушке нарядную пеструю/пращу.
– О-о!
– протянул он восхищенно.
– А ты чем его отдарил?
– А я ему - звездочку!
– я показывал на ворот его куртки.
– Караджа мне куропатку поймает!
– Хорошо, - дедушка снова улыбнулся.
– Караджа добрый мальчик.
– И немного погодя спросил: - А что, дядя Айваз дает вам что-нибудь из еды?
– Дает...
– не глядя па дедушку, буркнул Караджа.
– Дедушка!
– я умоляюще посмотрел на дедушку Байрама.
– Они очень бедные! Даже обед не готовят!
– Ничего...
– Дедушка глубоко вздохнул.
– Вот Караджа вырастет, станет настоящим работником, и наладятся их дела...
Мне показалось, что Караджа обрадовался дедушкиным словам.
– На!
– Дедушка Байрам достал из кармана несколько бумажек.
– Скажи матери, пусть купит что-нибудь на базаре.
– Дедушка!
– воскликнул я.
– Пусть купит ему новую рубаху!
– Здесь хватит и на рубаху, - дедушка Байрам усмехнулся.
– Ну а вдруг не хватит? Дай еще!
Дедушка достал еще бумажку.
Дедушка Байрам был единственным человеком, при котором я позволял себе упрямиться и даже капризничать. Мог бы я попросить денег у папы? Никогда! Даже и в голову не пришло бы. Он, может, и не стал бы ругать меня, но я постоянно ощущал разделявшую нас немую стену отчуждения.
– Любишь дедушку Байрама?
– спросил я Караджу, когда дедушка ушел.
– А чего ж не любить?
– равнодушно ответил Караджа.
Быстрым шагом мимо нас прошла Кызъетер. Щеки ее пылали, глаза блестели и казалось, что она никого и ничего не видит. Караджа молча пропустил мать, даже не взглянув на нее.
– Иди, отдай деньги!
– сказал я.
Кызъетер стояла в. кибитке и рассматривала в маленькое карманное зеркальце свое пылающее лицо.
Караджа достал из кармана деньги, косо глянул на мать...
– На! Дядя Байрам дал.
Кызъетер быстро спрятала зеркальце и взяла бумажки.
– Тетя Кызъетер!
– сказал я, видя, что Караджа молчит.
– Дедушка Байрам дал деньги, чтоб ты купила Карадже одежду.
Кызъетер улыбнулась, сверкнув белыми зубами:
– Дай бог здоровья твоему дедушке! Только ведь у Караджи сестра на выданье, ей обновки нужны!
Я промолчал. Я видел, что Фируза, взрослая, красивая девушка, ходит босая. Плохо одетая, с утра до вечера занятая в доме дяди Айваза, она все равно всегда была веселая и добрая. И когда, она иной раз наклонялась и крепко целовала меня в щеку, мне не было неприятно: от нее пахло не мылом, как от Гюллю, а щавелем, который научил меня есть Караджа.