Не оглядывайся!
Шрифт:
– Так-так, посмотрим. Бьёрк, Аксель, родился в сорок восьмом…
– Полицейский, – тихо сказал Скарре.
Сейер не прореагировал. Он вчитывался и медленно кивал.
– В прошлом. Ну что ж, у тебя, может быть, появилось желание остаться дома?
– Конечно нет. Но это уже нечто особенное.
– Ну, мы ничем не лучше, чем остальные люди, не так ли, Скарре? Мы наверняка услышим его собственную версию событий, отличающуюся от истории, рассказанной фру Холланд. Значит, нам придется поехать в Осло. Он наверняка работает посменно, так что у нас есть шанс застать его дома.
– Согнсвейен, четыре, это в квартале Адамстуе. Большой красный блочный дом
– Ты знаешь тот район? – удивленно спросил Сейер.
– Я работал там таксистом два года.
– Есть что-нибудь, чем ты не занимался?
– Я никогда не прыгал с парашютом, – вздрогнув, ответил Скарре.
Скарре, вспомнив свои профессиональные навыки таксиста, указал Сейеру кратчайший путь, в центр, вдоль Скейна [3] , налево на улицу Хальвдана Сварта, мимо сооружений Вигеляна, вверх по Хиркевейен и вниз по Уллевольсвейен. Они припарковались, нарушив правила, возле парикмахерской, и нашли имя «Бьёрк» на двери третьего этажа. Позвонили и подождали. Никто не ответил. Из двери этажом ниже вышла женщина, грохоча ведром и шваброй.
3
Железнодорожный вокзал в Осло.
– Он в магазине, – сказала она. – Пошел с пакетом пустых бутылок. Он закупается в «Рундинген», тут рядом.
Они поблагодарили ее, вышли, сели в машину и принялись ждать. «Рундинген» оказался маленьким бакалейным магазином с желтыми и розовыми плакатами в витринах, так что заглянуть внутрь было сложно. Люди входили и выходили – почти одни женщины. Лишь когда Скарре докурил сигарету, они увидели одинокого мужчину в канадских шортах в обтяжку и кроссовках. Он был довольно высок и хорошо сложен, но казался ниже из-за того, что шел, понурив голову, опустив мрачный взгляд вниз, к тротуару. Он не обратил на полицейский автомобиль никакого внимания.
– Похоже, наш человек. Подожди, пока он завернет за угол, потом выглянешь и посмотришь, зашел ли он в дом.
Через пару минут Скарре открыл дверцу и высунулся. Они подождали еще две-три минуты и опять поднялись наверх.
Лицо Бьёрка в проеме полуоткрытой двери сменило множество выражений в течение нескольких секунд. Вначале это было открытое, спокойное лицо, на котором ничего не написано, лишь любопытство. Потом он увидел полицейскую форму Скарре, мгновенно окунулся в воспоминания, попытался как-то объяснить себе возникновение человека в униформе перед своей дверью. Статья о трупе возле озера – и, наконец, связь с его собственной историей, а потом то, что они должны были подумать. В конце концов на лице появилась горькая улыбка.
– Ну что же, – он широко раскрыл дверь. – Если бы вы не заглянули, у меня сложилось бы не очень хорошее мнение о современных методах ведения следствия. Заходите. Вы – мастер и ученик?
Они прошли за хозяином в маленький коридор. Запах алкоголя угадывался безошибочно.
Квартира Бьёрка была маленькой и опрятной: большая гостиная со спальной нишей, маленькая кухня с видом на улицу. Мебель как будто была собрана из разных гостиных. На стене, над старым письменным столом, висела фотография маленькой девочки – на первый взгляд ей можно было дать примерно лет восемь. Это была Сёльви. Волосы у нее в детстве были темнее, но черты лица не очень изменились за прошедшие годы. В углу рамки была закреплена красная лента.
Внезапно они увидели овчарку, молча лежащую в углу
– Что вы сделали с собакой? – спросил Сейер. – Моя набрасывается на входящих, как только они ступят на порог, и ведет себя так, что слышно на первом этаже. А я живу на тринадцатом,- с улыбкой добавил он.
– Видимо, вы слишком привязались к ней,- коротко ответил Бьёрк.- С собакой нельзя вести себя так, как будто это единственное, что у вас есть во всем мире. Но, может быть, это так и есть?
Он иронично бросил взгляд на Сейера. Волосы у него были коротко остриженные, но грязные и жирные, а щетина сильно отросла. Словно темная тень скрывала нижнюю половину лица.
– Ну что же, – сказал он после паузы. – Вы, наверное, хотите знать, был ли я знаком с Анни?
Он проталкивал слова между губ аккуратно, словно выплевывал рыбные кости.
– Она бывала в этой квартире много раз, вместе, с Сёльви. И у меня нет никаких причин это скрывать. Потом об этом узнала Ада – и все прекратилось. Сёльви здесь нравилось. Я не знаю, что Ада с ней сделала, но думаю, это было что-то вроде промывки мозгов. Она позволила Холланду взять все в свои руки.
Он поскреб щеку и после недолгого молчания продолжил:
– Вы думаете, может быть, что я отобрал жизнь у Анни, чтобы отмстить? Успокойтесь, я это го не делал. Я ничего не имею против Эдди Холлан, да и ни разу не желал ему потерять ребенка. Именно потому, что это произошло со мной. Сегодня я бездетный. Я больше не могу бороться. Но я должен признаться, что такие мысли меня посещали: теперь она знает, старая жеманная курица, каково это – потерять ребенка. Теперь она знает, каково это, разрази меня гром. А мои шансы увидеть Сёльви теперь малы как никогда. Ада просто вцепилась в нее. Так что я бы никогда не поставил себя в такую ситуацию.
Сейер сидел очень тихо и слушал. Голос Бьёрка звучал зло: он был желчным и разъедающим, как кислота:
– А что до того, где я находился в тот самый момент? Ее нашли в понедельник, не так ли? Где-то в середине дня, если я правильно помню все? Ответ – здесь, в квартире, никакого алиби. Видимо, я был пьян, обычно я напиваюсь, если я не на работе. Склонен ли я к агрессии? Абсолютно нет. Я действительно ударил Аду, но именно она сделала великолепную подачу. Она меня сознательно спровоцировала. Она знала: если она заставит меня перейти черту, то ей будет в чем меня обвинить. Я ударил ее один раз, кулаком. Сорвался. Единственный раз в жизни ударил женщину. Крайне неудачно, я не рассчитал силу удара, сломал ей челюсть, она потеряла много зубов, а Сёльви сидела на полу и смотрела. Ада все сама устроила. Она положила игрушки для Сёльви на полу в гостиной, чтобы та сидела и смотрела на нас, а холодильник забила маслом доверху. А потом начала ругаться. Она превосходно это умела. И не сдалась до тех пор, пока я не взорвался. Я угодил прямиком в ловушку.
Под горечью скрывалось своего рода облегчение, может быть, связанное с долгожданной возможностью выговориться.
– Сколько лет было Сёльви, когда вы развелись?
– Пять. Ада уже встречалась с Холландом и хотела оставить Сёльви себе.
– Прошло довольно много времени. Вам не удалось забыть эту историю?
– Своих детей не забывают.
Сейер прикусил губу.
– Вас лишили родительских прав?
– Я потерял себя. Потерял жену, ребенка, работу и уважение всех, кого знал. Знаете, – добавил он вдруг с горькой улыбкой, – не многое изменилось бы, окажись я убийцей. Нет, почти ничего не изменилось бы.