Не оглядывайся!
Шрифт:
Йонас сглотнул комок в горле.
– О чем вы говорили с Анни, когда сидели в машине?
– Она была неразговорчивой. Я развлекал ее, рассказывал о Гере и о щенках, которых она ждет.
– Она не казалась испуганной, или нервной, или что-то вроде этого?
– Нисколько. Она вела себя как обычно.
Сейер оглядел комнату и заметил, что она скудно меблирована, как будто еще не обставлена до конца. Но зато здесь было изобилие ковров: на полу и стенах, большие восточные ковры, с виду дорогие. На стене висели две фотографии: портреты двухлетнего светловолосого мальчика
– Это ваши сыновья? – Сейер сменил тему.
– Да, – ответил Хеннинг. – Но фотографии уже довольно старые.
Он снова погладил собаку по черным, мягким, как шелк, ушам и влажной морде.
– Сейчас я живу один, – добавил он. – Наконец купил собственную квартиру в городе, на Оскарсгате. Этот дом для меня слишком велик. В последнее время я нечасто видел Анни. Ей стало неудобно навещать меня, когда жена уехала. Да и дети выросли, больше не надо было сидеть с ними.
– Вы торгуете восточными коврами?
– Я закупаю их в основном в Турции и Пакистане. Иногда в Иране, но там слишком накручивают цены. Я выезжаю туда пару раз в год и провожу там несколько недель. Проходится проводить немало времени в поездках. Я развиваю дело, – в его голосе прозвучало удовлетворение. – Я наладил хорошие контакты. Это самое важное – наладить отношения, построенные на доверии. У восточных людей непростое отношение к Западу.
Скарре протиснулся мимо стола и подошел к задней стене, которую целиком от пола до потолка покрывал большой ковер.
– Это из турецкой Смирны, – сказал Йонас. – Один из самых лучших моих ковров. Я вообще-то не могу позволить себе такой. Два с половиной миллиона узлов. Непостижимо, верно?
Скарре посмотрел на ковер.
– Говорят, их плетут дети? – спросил он.
– Зачастую, но не мои ковры. Это погубило бы репутацию заведения. Можно возмущаться этим, но факт остается фактом: дети плетут самые совершенные ковры. У взрослых слишком толстые пальцы.
Некоторое время они стояли и смотрели на ковер, на геометрические фигуры, становящиеся все меньше к центру, на разнообразные сочетания оттенков.
– Правда ли, что детей приковывают к ткацким станкам? – сдавленным голосом спросил Сейер.
Йонас сокрушенно покачал головой.
– Это кажется бесчеловечным, в ваших устах. Между тем, те, кто получает работу ткача, счастливы. Хороший ткач имеет еду, одежду и тепло. У него начинается настоящая жизнь. Если их и приковывают к станкам, то только по просьбе родителей. Часто один такой ткач содержит всю семью из пяти-шести человек. Так он может спасти мать и сестер от проституции, отца или братьев – от попрошайничества и воровства.
– Я слышал, что это всего лишь исключения,- сказал Сейер.- Когда они становятся старше и у них толстеют пальцы, они часто уже слепы или плохо видят из-за постоянного напряжения глаз во время работы за ковроткацким станком. И потом они вообще уже не могут работать. И сами заканчивают свою жизнь, как те же попрошайки.
– Вы слишком часто смотрели канал «ТВ-2», – улыбнулся Хеннинг. – Лучше поезжайте и посмотрите сами. Ткачи – это счастливые маленькие люди, пользующиеся большим уважением в народе. Но буржуазная мораль стоит на страже, когда речь
– Я не думаю, что у меня будет такая возможность.
– Почему этот ковер в пятнах? – полюбопытствовал Скарре.
Йонас непроизвольно улыбнулся этой абсолютной неосведомленности и вместе с этим оживился, как будто разговор о его большой страсти был для него глотком почти яростной радости. Он загорелся.
– Это ковер кочевников.
Скарре ничего не понял.
– Кочевники все время переезжают, так? Изготовление большого ковра занимает у них примерно год. А шерсть они окрашивают с помощью растений. Которые им, соответственно, приходится срывать в разные времена года, в разной местности. Вот этот синий цвет,- он показал на ковер,- получается из растений индиго. Красный – из морены. Но внутри этого шестигранника другой красный, он получается из раздробленных костей животных. Этот цвет, оранжевый, – это хна, желтый – шафрановый крокус. – Он положил ладонь на ковер и провел вниз. – Это турецкий ковер, связанный узлами «гиордес». На каждом квадратном сантиметре около сотни узлов. – А узоры? Кто их изобретает?
– Они уже сотни лет ткут одни и те же узоры, а некоторые из них даже не зарисованы. Старые ткачи путешествуют вокруг ткацких мастерских и поют для них узоры.
Старые слепые ткачи, подумал Сейер.
– Мы здесь, на Западе, – продолжал Йонас, – потратили много времени, чтобы открыть свое ремесло. Традиционно мы предпочитаем узоры из узнаваемых фигур, изображающие какой-нибудь сюжет. Поэтому первым делом наше внимание привлекли охотничьи и садовые ковры, они ведь содержат цветочные и животные мотивы. Я лично предпочитаю этот стиль. Широкая кайма как бы удерживает узор. Взгляд втягивается все глубже внутрь, а в середине мы находим что-то вроде сокровища. Как здесь, – он показал на ковер. – Вот этот медальон в центре. Извините, – вдруг перебил он сам себя.- Я говорю все время о себе и о своем…-Он выглядел смущенным.
– Шлем, – сказал Скарре, оторвавшись от ковра. – Он был цельный или открытый?
– А бывают открытые шлемы? – удивленно спросил Хеннинг.
– У цельного шлема есть защита для подбородка и шеи сзади. Открытый шлем прикрывает только саму голову.
– Я не заметил.
– А одежда? Она была черной?
– Во всяком случае, темной. Мне не пришло в голову присмотреться к нему. Я просто любовался тем, как красивая девушка пересекала улицу и шла к парню на мотоцикле. Все ведь именно так и должно быть, верно?
Полицейские поблагодарили Хеннинга и немного помедлили около двери.
– Мы еще вернемся, мы надеемся на ваше понимание.
– Разумеется. Если щенки родятся сегодня ночью, я проведу дома несколько дней.
– Вы закроете магазин?
– Клиенты звонят мне домой, если я им нужен.
Гера вдруг глубоко вздохнула и болезненно застонала на настоящем восточном ковре. Скарре долго глядел на нее, затем наконец неохотно последовал за шефом, спросив с надеждой: