Не откладывай убийство на завтра
Шрифт:
– Какого черта сейчас…
– Костя, ты прекрасно знаешь, перед тем, как начинать работу, я должна выпить чашечку кофе.
Ручкин сжал кулаки, жилка на его лбу запульсировала быстрее.
– Кофе актрисе! – заорал он так громко, что Копейкина подпрыгнула на месте.
– У вас всегда такой сумасшедший дом или просто сегодня день неудачный? – спросила Катка, подойдя к Татьяне.
– Сумасшедший дом? О чем ты, подруга, нормальная рабочая атмосфера, все тихо и мирно.
– Мирно? Интересно, а что происходит на площадке, когда…
Она
– Это ты сделала, маленькая сука! Я знаю – это ты!
Отойдя чуть в сторону, Карпова с невозмутимым видом пожала плечами:
– Не понимаю, о чем речь?
– Ты все прекрасно понимаешь, дрянь! – распалялась Нателла. – Ирка видела тебя в моей гримерке.
– В твою гримерку я не заходила.
– Ложь! Наглая ложь, ты прошмыгнула туда, когда я разговаривала с Максом.
– В чем дело? – Голос Ручкина перекрыл визг Стальмаковой.
– У нее спроси, – Нателла сверлила Таньку испепеляющим взглядом.
Марина подошла к Стальмаковой, пытаясь успокоить актрису:
– Нателла Леонидовна, не надо…
– Отойди от меня! Я этого так не оставлю, ты пожалеешь!
Наблюдавшая за истерикой Стальмаковой Лилиана явно получала большое удовольствие.
– Нателла, Татьяна, прекратите склоку! Карпова, быстро займи свое место, Нателла, иди… успокойся.
– Ты пожалеешь! – прошептала Стальмакова и убежала.
Серебряковой принесли кофе.
– Сколько раз можно повторять, я пью холодный кофе!!! Неужели трудно запомнить?
– Лилиана Всеволодовна…
– Не хочу ничего слышать, – она знаком показала ассистентке Марине отнести напиток в гримерку.
Устроившись на диване, Серебрякова кивнула:
– Я готова.
– Грехи мои тяжкие, – Константин возвел руки к потолку, – эти бабские склоки меня доконают!
Татьяна села на диван рядом с Лилианой.
– Так… тишина на площадке.
Марина жестом показала Катарине взять поднос. В ту же секунду перед ее носом щелкнула хлопушка.
– Мо-о-о-тор! Начали!
Копейкиной не раз приходилось слышать о боязни камеры, но она и не предполагала, что страх перед объективом настолько велик. Тело ее окаменело, ноги начали подгибаться, в голове словно застучали стальные молоточки, кровь прилила к вискам. Застыв на месте, Катка попыталась шагнуть, но ноги не слушались, казалось, ее конечности накрепко прибили к полу десятисантиметровыми гвоздями.
Марина интенсивно размахивала руками.
– Стоп! – Константин вскочил с кресла. – Послушай, Катя…
– Ката.
– Да мне по фигу, как тебя зовут, хоть Дездемона фон Штрахцигель! Какого хрена стоишь, ты слышала команду – «мотор»?
– Да, но я вдруг…
– Никаких вдруг, после слова «мотор» начинай переставлять свои бревна, ясно?
Копейкина кивнула, пытаясь справиться с внезапно подступившей тошнотой.
– Приготовились, – возвестил Ручкин.
Снова противная хлопушка замаячила перед глазами.
– МОТОР! Начали!
Стараясь не уронить поднос, Катка сделала первый шаг. На подносе покоилась маленькая чашечка, но от страха ей казалось, что она несет пудовую гирю. Руки так и норовили подвести хозяйку. Наконец, приблизившись к столику, Копейкина пролепетала:
– Не желаешь кофейку, Танюш?
– Стоп! Стоп! Стоп! Ты что несешь, мать твою так-растак, какая Танюша, какой кофеек? Решила поиздеваться?
Катарина закрыла глаза.
«Боже, от волнения я все перепутала, я забыла, как зовут героиню Татьяны!».
– Константин Вольдемарович, бога ради, простите, я забыла текст.
– Текст забыла… ты голову забыла, вернее, у тебя ее никогда не было. Какой, к чертям собачьим, текст, два слова? Ты не в состоянии запомнить два простых слова?
«Четыре, я точно помню, что должна произнести четыре слова».
– Ваш кофе, Наталья Евгеньевна! – орал режиссер. – И все! От тебя больше ничего не требуют! Запомни, не кофеек, а кофе, и не Танюша, а Наталья Евгеньевна! И – «не желаете», черт возьми, а просто – «ваш кофе»!
– Извините.
– Катка, все будет хорошо, – подбодрила Карпова.
Единственным желанием Копейкиной было бросить ненавистный поднос и бежать. Бежать со съемочной площадки куда угодно, лишь бы не видеть всех этих людей и, главное, режиссера, которого она уже ненавидела.
Три следующих дубля ситуация никак не менялась: Катарина упорно путала текст. «Ваш чай, Елизавета Матвеевна», «Не желаете ли выпить горячего сока», и так далее.
На лбу Ручкина выступила испарина. После очередного «стоп» гримеры начали поправлять макияж Серебряковой и Карповой.
– Она даун, она точно даун! Стопроцентный! Ее надо отвезти в психушку! – лилось из уст режиссера. – Татьяна, где ты ее откопала? Эта штучка не в состоянии запомнить одной долбаной элементарной фразы! Из-за нее мы все теряем время, черт вас дери, время… ты понимаешь, что это такое? – Константин посмотрел на Кату. – Скорее всего, не понимаешь, так я объясню. Это огромные деньги, каждый твой промах влетает нам в копеечку, следующий блок серий должен быть готов через неделю, а мы не можем снять эпизод с прислугой!
Невероятным усилием воли Копейкиной удалось удержаться на ногах.
– Подправьте ей лицо, она вся мокрая, и давайте, в конце концов, соберемся.
Идея Карповна подошла к Катке, занявшись «ремонтом».
– Крепись, деваха, – прошептала гримерша, – я же тебя предупреждала – съедят. Но это цветочки, небольшая разминка, иногда здесь такие войны разыгрываются, жуть!
– Идея Карповна, вы из нее королеву хотите сделать, нельзя ли побыстрей, хватит возиться!
– Черт малахольный, – еле слышно сказала старуха и отошла от Копейкиной.