Не открывайте глаза, профессор!
Шрифт:
Ни о какой «избранности» для современных дуплишей всерьёз говорить не имело смысла, утверждало некое светило науки, само к дуплишам явно не принадлежавшее. В настоящее время её признали не более чем давней красивой легендой, да и той имелось несколько версий. По мнению автора книги, дело было в изначальной выборочной совместимости типов крови, которая в свою очередь объяснялась наличием определённых кровяных телец. Наиболее здоровое и жизнеспособное потомство получалось у дуплишей с полярными группами этих самых телец. Вот только кровь — не цвет глаз, её ещё и вычислить как-то надо было. Для людей с их слабым обонянием и минимумом магического потенциала распознать разницу было практически невозможно,
По этой версии для человека стать «парой» дуплиша было совершенно невозможно, ведь в нашей крови этих самых уникальных кровяных «телец» не было вовсе, никаких! А ещё, с постыдной убеждённостью явно помешанного на мужском превосходстве субъекта, автор утверждал, что пресловутая «избранность» — удел исключительно мужчин. Женщины, мол, и так склонны к моногамии, да и вообще, кто их спрашивать будет, ущербные существа, а посему божественная искра избранности была предназначена только влюбчивым самцам, чтобы их не тянуло на «неподходящих» дам. Самцам и их особенным тельцам…
На мгновение я задумалась, представляя, как подкрадываюсь с пробиркой и лезвием к профессору, тайком беру кровь у него на анализ, вдумчиво изучаю её с помощью увеличительного стекла, а инородные дуплишевые тельца по ту сторону стекла показывают мне кукиши.
Никакой информации о том, сколько должно продержаться влечение к «той самой» самке после ночи болотника, в книге не было — это же легенда! По мнению автора, по запаху в ночь болотника пару себе дуплиши находили раньше, в незапамятные давние времена. Потом их немногочисленная и некогда закрытая от всяческих внешних вторжений община стала куда более открытой. Кровь дуплишей вольно перемешивалась с кровью тех же лафийцев, а так же тофлеров, гремелов и прочих, в результате чего получившееся потомство хоть и являлось дуплишами, всё же отличалось от чистокровных волков в ряде мелочей. Одним словом, оборотни давно перестали в ночь болотника заключать основанные на кровосовместимости союзы с последующим чадозачатием. Половозрелые дуплиши, состоящие в брачном союзе, в наши дни отмечают её, как семейный праздник, а одинокие стараются провести её в одиночестве, чтобы не краснеть, потеряв контроль над собой.
Мой случай явно не попадал под юрисдикцию официальной науки. Наверняка автор книженции записал бы меня во влюблённые истерички…
А Мортенгейн постоянно снуёт где-то поблизости, такой красивый и неженатый. Странно, что свои его ещё не связали и не уволокли силой — жениться и поддерживать численность общины на должном уровне. Впрочем, может, он и своих достал, хам и развратник.
Бедовая фантазия тут же понесла меня не в те дебри, и пресловутую фразочку Мортенгейна об оприходованных им девственницах я истолковала так, что его — такого красивого — посчитали преступным отдавать какой-то одной женщине. Зачем, если можно оплодотворить многих?! Я неприлично выругалась себе под нос.
Дался же мне этот Мортенгейн!
…дался.
Со времени нашей последней встречи прошло два дня, и он был мне физически нужен. А ещё меня действительно беспокоили те нападения загадочных существ. Конечно, профессор знал куда больше, чем говорил, но со мной делиться не желал.
И это вызывало тревогу.
По всему выходило, что он нужен мне куда больше, чем я ему. Да, воздержание влекло за собой его неважное самочувствие, но он мог с этим справиться. Конечно, мог, иначе не предлагал бы мне диплом и деньги взамен на отчисление.
А
Надо было брать деньги и не чудить, — с неожиданной яростью подумала я. — Брать деньги и уходить. Всё это добром не кончится.
Сегодня был выходной, Аглана, судя по всему, отправилась в город, а я металась по нашей комнате, не в силах ничем себя занять. Можно было попробовать отыскать Иста и поплакаться ему в подмышку, но выслушивать злые комментарии в адрес Мортенгейна отчего-то не хотелось. Самой ругаться на него — пожалуйста, сколько угодно. А слушать — нет.
Именно поэтому я взяла себя за шкирку и буквально выволокла в лес. Сегодня не ночь болотника, так что озабоченных дуплишей можно не бояться. Я надеялась, что физическое расстояние поможет. С глаз долой…
Впрочем, не будем про глаза.
Листва мерно, успокаивающе шуршала под ногами. В Виснее очень мягкий климат, снега здесь не бывает вовсе, не то что в горном Кардае с его контрастной погодой. Зато деревья умудряются сбрасывать листву и отращивать новую дважды в год, так что под ногами образовался потрясающий упругий лиственный ковёр. Птицы ещё гомонили, но по-вечернему, убаюкивающе. Гулять бы да радоваться, но память предательски взбунтовалась, подкидывая непристойные картинки случившегося здесь ранее. Нормальная девушка избегала бы этого места…
Я опять вспомнила милую, милую гарпию… Такую невообразимую жуткую тварь, что теперь, при свете заходящего солнца, казалось, будто это всё мне приснилось — и встреча с гарпией, и встреча с Мортенгейном заодно. Ах, если бы.
Где это всё происходило? Какая-то поляна… да, гарпия спикировала с неба, луна была отлично видна… где же эта клятая поляна? При свете дня всё казалось совсем иным. Сама не зная, зачем, я углублялась в лес, пытаясь повторить давешний маршрут. И минут через сорок мои бестолковые блуждания увенчались успехом: я вышла на относительно открытое место и увидела несколько явно недавно покалеченных деревьев. Погладила пальцем шершавую кору переломленной надвое тонкой молодой осины, двинулась дальше, наклонилась и стала шерстить густую, до колен, траву. Наконец пальцы наткнулись на что-то жёсткое и плоское, и я вытащила белоснежное блестящее перо с необыкновенно острым и почему-то чёрным очином. Я сунула его в сумку с книгой про дуплиша, которую зачем-то прихватила с собой, и выдохнула.
Профессор казался спокойным… таким подозрительно спокойным, если бы на меня напала неведомая тварь, а потом ещё стая неведомых тварей, я бы… я бы нервничала, дёргалась, не спала ночами, может быть, сбежала бы из Храма, но уж точно бы не выглядела невозмутимой, заинтересованной исключительно в обнюхивании студенток заразой!
Он прекрасно знает, кто и почему на него напал. И мне нет никакого резона влезать в личные дела Мортенгейна, моё дело — получить его подпись на той лафийской бумажке и держаться от него подальше. Вот как сейчас.
…я не услышала шум листвы, приминаемой сильными тяжёлыми лапами, мой обычный человеческий слух, даже магически обострённый, был к этому абсолютно неприспособлен. Обернулась совершенно случайно — и увидела чёрного волка с белыми выжженными роговицами. Я застыла на месте, молясь всем божествам сразу, чтобы он не услышал мои копошения в траве. Каким ветром Мортенгейна сюда надуло?! Пришёл за мной следом?
Такая сильная связь, если она, конечно, была, потрясала воображение, но дуплиш преспокойно прошёл мимо меня, застывшей, как древесный ствол, опустил нос в траву и принялся самозабвенно там копаться. Я старалась даже не дышать, то и дело наблюдая, как подрагивают нечеловечески чуткие треугольные уши, выглядывавшие из травы. Мелькнуло что-то белое… взлетело в воздух, волк поймал это белое зубами — и оно осыпалось мерцающим крошевом.