Не открывайте глаза, профессор!

Болейн Лея

Волк снова горестно вздохнул, легонько боднул меня лбом, напрашиваясь на ласку.

— Да ну брось! Дрударов ты, в конце концов, победил, меня вон спас. Ты герой, хоть и придурок, а ещё сволочь изрядная. Пойдём.

Мортенгейн отвернулся, положил острую узкую морду между лапами. А когда снова я потянула его за холку, неожиданно рыкнул и клацнул зубами в воздухе.

— Ну и пожалуйста, — обиделась я и встала. Отряхнула юбку, хотя пыли и всякого мелкого лесного сора в ней было столько, что проще было снять и выбросить. — Телесных ран у тебя нет,

а душевные врачевать я не нанималась, валяйся дальше, у меня дел немеряно.

Я сделала несколько шагов и, не выдержав, обернулась.

Волк исчез. Волк, но не моё ощущение его присутствия. Я знала, попросту знала, что он всё ещё где-то рядом.

Вот, значит, как…

Не зная, что и думать, я повернулась и пошла дальше по тропинке. Стало тихо, кроме звука моих шагов ничто не нарушало тишины, даже птицы и мошкара присмирели. И всё же мне казалось, что трава, кусты рядом нет-нет, да и колышутся.

— Не играй со мной! — нервно сказала я вслух, невольно ускоряя шаг. — Что ещё за ерунда такая?! Это ты или опять какие-нибудь жуткие монстры? Ягоды-убийцы, грибы с зубами?!

Никто мне, конечно же, не ответил, зато раздалось недвусмысленное характерное рычание в кустах.

Я почти перешла на бег, понимая, что ускользнуть от Мортенгейна не смогу. Надо было остановиться и не участвовать в дурацких играх, но, кажется, тот же инстинкт, что вёл волка за мной, не давал мне остановиться. Гнал вперёд.

Несколько шагов, шелест листвы и травы, тихое рычание, доносившееся то сбоку, то сзади, то и вовсе передо мной… я вцепилась в сумку и побежала, сама не зная, куда бегу — в сторону Храма Науки или прочь от него, в чащу. Побежала так быстро и легко, как никогда раньше не бегала, перепрыгивая через корни и ямы.

Я не дуплиш, не зверь, но в тот момент почувствовала себя именно зверем, диким, свободным… насмерть перепуганным и одновременно — захлёбывающимся в эйфорическом экстазе свободного бега на грани полёта.

…Волк выскочил из кустов прямо передо мной, и одновременно нога зацепилась на верткий торчащий корень. Упасть мне опять не дали — Мортенгейн обернулся моментально, подхватил меня за полногтя до земли, когда сердце подскочило к горлу, не давая вдохнуть.

— Ты! Вы!.. Вы… — я вытолкнула слова чуть ли не силой. Чудом не разбившийся нос упирался в Мортенгейна, его голое горячее плечо. Мы лежали в траве, такой густой и высокой, что вряд ли были бы заметны путнику, идущему по тропе.

— Это было восхитительно. Ты такая быстрая… — прошептал он мне на ухо. — Бежал бы за тобой вечно.

— Отпустите! — зло потребовала я. — Я вам не заяц.

— Не заяц. Маленькая мышка-полёвка… — хмыкнул он. — Маленьким беззащитным мышкам ни в коем случае не следует гулять в лесу в одиночестве.

— Отпустите!

— Отпущу, отпущу. Погладь меня, как тогда…

Он вдруг снова боднул меня лбом в плечо, от неожиданности я растерялась. А ещё — смутилась, злясь на себя за это.

— Вы помните?

— А почему я не должен помнить? Это же тоже был я. Волком я слышу и чувствую

всё точно так же. Только острее. И всякие мелкие проблемы, типа преподавательской отчётности, отходят на второй план… Погладь меня. Это было так приятно.

— Вы с ума сошли, думаете, мне делать нечего — валяться тут с вами? А блох вам поискать не надо?!

— Аманита, пожалуйста…

Это слово оказало на меня просто-таки магическое воздействие.

Я неуверенно — не издевается ли?! — запустила ладонь в его волосы, потирая кожу. Погладила нос, чувствуя себя полной дурой, почесала за ухом — ушная раковина у него было красивая, ровная, крепкая. Давно заметила — мягкость хрящевой ткани ушей и носа часто свидетельствует о мягкотелости характера…

У Мортенгейна с характером всё было в порядке. Стойкий такой, твёрдый характер. Свои слепые глаза он прикрыл, скорее всего, чтобы не смущать меня видом своего увечья, хотя если подумать — напугать лекаря, пусть и будущего, раной довольно трудно. Но со стороны казалось, будто он действительно наслаждается этими невинными прикосновениями.

Я тоже прикрыла глаза, позволяя рукам вести себя. Вполне невинные ласки.

…опасно. Не стоит поддаваться. Постельные забавы объяснимы наведённым магическим мороком, а эти прикосновения… слишком интимны.

— Ты ранена.

— Пустяки. Да не надо меня облизывать, само заживёт! Царапины, чепуха… Рядом с вами надо носить доспехи. Вы ничего не хотите рассказать мне, профессор?

— Что тебе рассказать?

— Кто хочет откусить вам хвост и почему.

— Откуда мне знать? Давай что-нибудь поинтереснее.

— Ну… — я задумалась и брякнула первое, что пришло в голову. — Когда вы были щенком… я хотела сказать, ребёнком, ваша мама носила вас зубами за шкирку?!

Мортенгейн замер, а потом расхохотался. Стремительно перекатился, подминая меня под себя.

— Ты прелесть. Знаешь, а ведь я могу пройтись по всем жилым комнатам студенток Храма науки, убедительный повод придумаю, не сомневайся. Нейтрализатор скрывает твой подлинный запах, но есть ночная рубашка… подушка, простыня. Уверен, шансы унюхать есть.

— Да вы сумасшедший, профессор! — я деланно засмеялась в ответ, хотя от подобной воображаемой картины волосы на голове очень хотели вздыбиться. — Вам не позавидуешь, бедолаге. Перенюхать столько ночных рубашек, иногда неделями не стираных — и ради чего?! Чтобы отчислить обычную несчастную девушку, так несвоевременно попавшуюся на вашей дороге в ночь болотника…

— Несвоевременно? — тихо спросил Мортенгейн. — А ты уверена в этом? В ночь болотника мне попадается студентка, там, где её не должно было быть. Потом эта милая невинная девушка моментально находит редчайший нейтрализатор, который не купишь в лавке на углу. Она всегда рядом, но я не могу её найти ни по запаху, ни по голосу, хотя опросил всех студенток. И во время всех нападений она оказывается поблизости. Это наводит на кое-какие мысли, м? По-моему, ты очень своевременная девушка, моя Аманита. И непростая.