Не отпускай меня

Дитрих Юлия

Она вообще значительно меньше верила в сверхъестественное, чем те люди, которые обращались к ней за помощью. И всё же у Прокофьевны был свой набор убеждений. Она твёрдо верила, что людские встречи не происходят просто так. Верила, что каждая встреча на этом свете для чего-то нужна, и ни один человек не встречается в твоей жизни без какого-то умысла. Ты можешь с первого мгновения распознать или же, напротив, до конца жизни так и не понять, для чего человек был тебе послан. Это уж как повезёт. Однако Прокофьевна была убеждена: все встречи имеют своё значение.

Что

это? Повторение истории? Почему поезд, который долгое время у Молоковки не останавливался, вдруг остановился? Для чего? И отчего вдруг так тревожно мне?

Прокофьевна тяжело вздохнула и медленно двинулась в сторону станции.

Вера

Вера очнулась со странным и непреодолимым ощущением, что она вернулась домой. Она открыла глаза и увидела совершенно незнакомую комнату. Испуг, потом ощущение нереальности охватили её.

Почему я не в поезде?! Что случилось?

Вера попыталась приподняться. Она лежала в незнакомой постели, накрытая ватным одеялом, а поверх него ещё и покрывалом. При малейшем движении её лоб покрывался каплями пота, а голова шла кругом. Вера без сил опустилась обратно на подушки.

Как я здесь оказалась?

Вера оглядела пустую комнату с чистыми белыми стенами и словно застывшей во времени обстановкой. Cолнечный свет лился из двух больших окон с низкими подоконниками. Вере всегда нравились разграфлённые белыми рамами окна старых домов. В их скрипучести и потрескавшейся белой краске, из-под которой кое-где оголялось дерево цвета янтаря, она видела уязвимость.

Из таких окон зимой сквозит.

Вера вспомнила окна, очень похожие на эти. На зиму бабушка заклеивала их двойным слоем бумажной ленты, которая к весне из сливочно-белой превращалась в яично-жёлтую. Но, несмотря на бабушкины старания, из окон всё равно нещадно дуло.

Когда на дворе стояли морозы, стёкла покрывались ледяными картинами. Маленькая Вера могла разглядывать их часами. Разглядывать и выдумывать разные истории, одну загадочнее другой. Она представляла себе, что это особые, для неё одной нарисованные сказки и что только она умеет их расшифровывать. Бабушка же внучку от окон гнала. Так и играли они в кошки-мышки: Вера стремилась к подоконнику, чтобы погрузиться в сказочный мир Морозко, а бабушка изо всех сил старалась за ней уследить, чтобы оградить от зимних хворей.

Вера снова осмотрела незнакомую комнату и задумалась.

Отчего мне показалось, что я снова очутилась дома? Наверное, дело в тишине.

Когда муж собрал вещи и ушёл, дома воцарилась такая же глубокая тишина. Вера ходила по пустой квартире, наполненной вещами и воспоминаниями, и ощущала её давление.

В незнакомой комнате мир тоже молчал. Но тут тишина не казалось гнетущей или безысходной. Здесь тишина затаилась в ожидании – и была…

Трепетной…

В молчании незнакомого места Вере чувствовалось спокойствие. Полежав в раздумьях ещё некоторое время и отчего-то снова утомившись, Вера незаметно погрузилась в

тяжёлый, липкий сон. Она металась по подушкам, и тёмные волосы русалочьими прядями опутывали её лоб и шею.

Глеб

В доме было пыльно и тихо. Словно воздух от души накрахмалили перед тем, как сложить в ящик старого комода. От летней засухи здание, казалось, ссохлось и скукожилось. Никаких признаков жизни: ни звука, ни скрипа.

Глеб прошёл в дальнюю спальню. Картина оставалась прежней: Вера лежала в той же позе, как он её оставил, накрытая одеялами до самого подбородка. Её лицо было бледным, губы совершенно лишены цвета, а вокруг глаз расползлись тёмные круги. По её мерному глубокому дыханию Глеб понял, что она спит. Хозяин дома стоял перед высокой старомодной кроватью и чувствовал раздражение. Вера вторглась в его спокойный и размеренный мир. Нарушила так тяжело давшийся ему покой.

Почему я должен брать на себя заботу об этой совершенно мне чужой женщине?

Из-за спины беззвучно подошла Прокофьевна, Глеб обернулся. Прокофьевна смотрела на Веру, и выражение тревоги застыло в её глазах.

Вера

Вера видела сон. Один из тех, что заставляют сердце сжиматься ещё несколько дней, прежде чем всё окончательно позабудется и сотрётся из памяти. Она видела деда и их с бабулей старый дом. Дом, вспоминая который хотелось использовать такие запылившиеся от времени слова, как ходики, шифоньер и этажерка. В Верином сне величавая генеральская дача позвякивала от порывов сердитого ветра своими бесчисленными окнами. Это был дом, в котором Вера была Верочкой или Веруней. Здесь на ночь дед читал ей длинные и грустные сказки Андерсена.

Вере снилось, что ей восемь. Они с дедом ждут, пока бабуля вернётся от соседки, к которой пошла перехватить сушеного иван-чая. Дедушка пал жертвой неустанной тяги бабули лечить всех травами и отварами. Вот и дедушкин самодиагностированный гастрит она изгоняла народными средствами. У него это стремление любимой женщины вызывало забавную отречённую покорность.

Пока бабушки не было, они с дедом коротали время на подоконнике. Зная о запрете на холодные окна, Вера вопросительно взглянула на деда, но он подмигнул ей и принёс с дивана две подушки и маленькое одеяло. Они уселись рядышком на широкий подоконник, и Вера укуталась в уютную байку. За окнами повис синий купол неба. Дедушка рассказывал Вере её любимую историю о лесной волшебнице с белоснежными локонами, глазами цвета неба и сказочным именем Вале-Тинан. Эту историю Вера слышала уже раз сто, но она была во много раз интереснее всех вместе взятых историй из книжек.

Вера долго смотрела на темнеющее небо, а потом закрыла глаза, прижалась к тёплому боку деда. Она слушала его голос и никак не хотела просыпаться от уютного не то сна, не то воспоминания.

А потом вернулась бабушка. Она положила тёплую ладонь Вере на лоб и стала её будить, приговаривая:

– Просыпайся, Верушка, проснись. Отвар пора пить.

«Но отвар же для деды!» - запротестовала Вера и проснулась снова в незнакомом месте. Над нею склонилось не бабушкино - другое лицо.

***