Не под пустым небом
Шрифт:
– Эх, попрошу, чтобы Алкс меня на этот раз не зашивал, а вставил бы замок-молнию! Вдруг что не так – открыл, починил – и готово, опять закрыл!
И опять мы ржали, прямо до слёз… до коликов… до одурения…
– Единственное, что не люблю, – говорил отец, – это как скрипят колёсики каталки, когда тебя везут на операцию. Очень противно они скрипят. А всё остальное по сравнению с этим – ерунда!
Не помню, когда я ещё так веселилась и так хохотала, как накануне отцовской операции… Может, никогда такого и не было. Георгий даже отпаивал меня водой…
Утро
– Договорился с Алксом, что меня не повезут, а я сам пойду. Так что скрипа колёсиков не будет!
– Я буду молиться за тебя, папочка! Всё будет хорошо, вот увидишь!
– Конечно, а как же иначе?
– Я люблю тебя!
– И я люблю тебя, доця!
– Прощайтесь, – сказала медсестра. – Пора.
Отец и Георгий обнялись.
– До встречи, братишка! – сказал Георгий.
– Привет родителям, когда будешь звонить, – сказал отец.
И тут я повисла у него на шее, как маленькая девочка, и никак не могла оторваться. Так что Георгию пришлось буквально силой отдирать меня от отца.
– Идите во двор, – сказал отец, – я вам ещё помашу из окошка.
И мы помчались во двор и стояли, задрав головы, высматривая его… Во всех окнах отражалось солнце, казалось, это не больничный корпус – а сверкающий на солнце корабль, сверкающий всеми своими иллюминаторами… И тут одно из окон на шестом этаже распахнулось – и я увидела светлое, радостное, сияющее лицо отца… Он был весь залит солнцем… Он махал нам рукой…
Так я его и запомнила – в этом окне-иллюминаторе, как будто на высокой палубе отплывающего в неведомые страны корабля…
Сияющее дорогое лицо в огненном обрамлении солнечных лучей…
– Пока, папочка, пока!… До встречи!…
– Пока! – крикнул он.
Иллюминатор закрылся. Корабль медленно поплыл… Старые деревья прощально закачали кронами… Мы с Георгием побрели, сами не зная куда…
Восемь часов. Восемь часов ожидания…
Ходили по больничному саду кругами. Стояли под окнами операционной. Сидели в холле на шестом этаже. Я написала стихотворение.
Читала Евангелие. Молилась.
Опять ходили, бродили, молились, молчали, выходили за ворота и шли вдоль ограды клиники непонятно куда… Но тут же возвращались обратно и бежали под окна операционной…
Но потом уже не могли ни ходить, ни произносить слов, просто стояли под окнами операционной в оцепенении, на холодном ветру… ветер нёс холодную пыль, и она была ледяной, как снег… пыль попадала в глаза и начиналась резь… вороньё с криками носилось туда-сюда… кроны кренились… тучи неслись, как ошпаренные… шпили ближнего костёла готовы были обрушиться прямо на наши головы… солнечное утро перешло в стальной, ледяной день… я промёрзла до последней косточки, но моя душа как будто отделилась от усталого тела, и оно мёрзло в одиночестве… А моей душе хотелось только одного: приподняться над телом, выше, ещё выше, чтобы
– Идём, – сказал Георгий. – Кажется, нас зовут!
И мы побежали, без лифта, на шестой этаж, перепрыгивая ступени…
– Зайдите, – сказала медсестра Георгию, – с вами хотят поговорить.
Я села в холле на диван. Ноги от этого сумасшедшего бега дрожат. Сердце колотится. Жду… Если позвали, значит, операция кончилась. Но где Жорик? Почему его так долго нет? Вышел… Идёт ко мне. Усталый… еле передвигает ноги. В руках какие-то пакеты. Протягивает их мне:
– Это одежда. Серёжина…
– Дали постирать? Хорошо, я постираю. А папу можно увидеть?
– Идём отсюда, – говорит он.
– Да нет же, никуда я не пойду. Я подожду, когда его будут везти в палату. Я хочу увидеть его.
– Идём отсюда. Его больше нет.
– Что?…
– Его больше нет.
– ЭТО НЕПРАВДА!!! – закричала я так, что чуть сама не оглохла от своего крика. И пакеты попадали из моих рук, и что-то вывалилось из них… и Жорик стал запихивать это всё обратно…
Выбежала медсестра и, схватив меня за руку, быстро повела куда-то…
– Я должна его видеть, должна!… – твердила я, думая, что она меня ведёт к отцу.
Но она привела меня в ординаторскую, усадила на стул и стала капать в мензурку какие-то капли и заставляла пить эту горечь…
И тут в дверях показался Алкс, и я кинулась к нему:
– Пустите меня к отцу, Андрей Оскарович! Умоляю вас! Я должна его видеть!
– Это невозможно сейчас, – сказал он мёртвым, бесцветным голосом, который донёсся ко мне как с другой планеты…
– Но почему, Андрей Оскарович?! Почему я не могу его увидеть?!
Он как будто не слышал меня.
– Это была операция отчаянья… Мы сделали всё возможное… – сказал он, едва разлепляя серые губы. – Но сердце не захотело включаться…
Он был бледен, как больничная стена. Мне показалось, что он сам сейчас умрёт… И мне стало страшно за него. В ту секунду я поняла, как ему больно. Он дружил с отцом много лет, он его любил, он спасал его жизнь дважды…
– Андрей Оскарович, миленький, успокойтесь! Ради Бога, успокойтесь! Вы сделали для отца всё, что смогли. Спасибо вам огромное!
Он смотрел на меня с ужасом. Только что под его ножом умер мой отец, а я благодарила его.
– Если б не вы – мы бы с ним так и не встретились… Спасибо вам!
Потом мы брели с Жориком и с этими пакетами в сторону Центрального переговорного пункта. Нам предстояло очень трудное. Мы обещали: как только завершится операция, тут же позвонить. Я – маме, Жора – родным в Одессу…
Мы сидели в телефонной кабине, собираясь с силами…