Не под пустым небом
Шрифт:
Звоню маме:
– Всё кончено, мама…
– Операция завершилась? Всё благополучно? – уточняет она.
– Всё кончено, мама…
Наконец, до неё доходит. Слышу в трубке рыдания… Слышу, как к ней подбегают Фёдор и сестра, с вопросами: «Что?! что случилось?!» Хорошо, что она дома не одна сейчас. И я кладу трубку.
Настаёт очередь Жорика. Боже, Боже, что там сейчас будет – в Одессе… Телефон есть только у брата Жени, и к нему сейчас съехались все – бабушка с дедушкой и жена отца с дочками.
Наконец, Жорик набирает номер и говорит в трубку, едва сдерживая слёзы:
– Женя, Серёжи больше нет…
И мы выходим, полумёртвые, из переговорного пункта и бредём сумеречными улицами… в железном трамвайном звоне… мимо свинцовой страшной реки… и с ужасом думаем о том, что происходит сейчас там – в Одессе… Господи, помоги им! Господи, помоги…
Я страшно замёрзла, и, казалось, слёзы заморозились где-то глубоко внутри…
И только придя на улицу Мичурина, в тёплый дом Аллы Кондратьевны, на её участливый вопрос: «Ну, как прошла операция?» – я разрыдалась. И теперь уже она капала мне что-то в рюмочку, какую-то дополнительную горечь и настойчиво заставляла выпить… А потом мягко, но твёрдо сказала:
– Ну, всё, поплакала, теперь поешь что-нибудь.
– Не могу.
– Хотя бы попей горячего чаю, это необходимо, тебе нужны силы. А потом сразу же ложись спать.
– Я не могу спать…
– Ты должна уснуть и должна хорошенько выспаться. Завтра тебе предстоит тяжёлый день. Ведь ты везёшь папу в Одессу?
– Да, конечно.
– У вас с Георгием один день на всё.
– Почему один?
– Завтра – пятница, потом – выходные. За ними, вплотную, майские праздники. Всё будет закрыто до четвёртого мая. Я понимаю, что за один день управиться невозможно, но у вас просто нет другого выхода. Ты меня понимаешь?
– Понимаю…
– А как у вас с деньгами?
– Никак.
– Я что-нибудь придумаю. Постараюсь помочь вам. А теперь – спать!
Как ни странно, но я уснула…
Утром Алла Кондратьевна сказала:
– Идём ко мне на работу.
– Зачем?
– За деньгами.
Она работала в проектном институте и, помимо своей основной работы, заведовала в этом институте кассой взаимопомощи. Мы вошли в какой-то кабинет, она закрыла двери на ключ. Открыла сейф, выгребла оттуда все деньги и, не считая, отдала их мне.
– Это профсоюзные деньги. Думаю, вам на все ваши расходы хватит. Твои одесские родственники смогут мне их вернуть?
– Да. Не сомневаюсь.
– Мне нужно будет положить деньги в этот сейф утром четвёртого числа. Чтобы никто ничего не заметил. А иначе меня посадят в тюрьму.
– Алла Кондратьевна, я вышлю в первый же день, как мы приедем в Одессу!
Потом мы встретились с Жориком и отправились в аэропорт. Нам нужны были
– До Одессы на две недели вперёд билетов нет!
Мы объяснили, что две недели ждать никак не можем. Но ответ был тот же. Тогда мы пошли к начальнику аэропорта.
Хмурый латыш, он крайне неприветливо взглянул на нас. Я поняла, что пришли мы сюда напрасно. И вдруг, сама от себя того не ожидая, заплакала…
И этот хмурый, неприветливый человек тут же всё понял. Он спросил:
– У вас, как я понял, кто-то умер?
– Её отец, мой брат, – сказал Жора.
– Глубоко сочувствую. Куда везёте?
– В Одессу.
Он долго звонил… Говорил по-русски, по-латышски, долго объяснял кому-то… Наконец, сказал, обращаясь к нам:
– До Одессы решительно ничего нет. Но есть до Кишинёва. До Кишинёва полетите?
– Полетим! – сказал Жора.
– А как же дальше – до Одессы? – спросила я его.
– Там это уже близко, – сказал Жора, – возьмём рефрижиратор.
Хмурый добрый начальник опять позвонил куда-то и забронировал нам билеты до Кишинёва. А потом сказал, что гроб должен быть оцинкован и заколочен в деревянный ящик.
– Хорошо, – сказали мы. – Спасибо вам огромное!
Одно дело сделано. После чего Жора поехал в больницу оформлять документы. А я поехала в магазин ритуальных принадлежностей. Я выбрала самый простой гроб. И спросила у продавца этих грустных товаров, не знает ли он, где тут поблизости какая-нибудь мастерская, где работают с железом. Он сказал, что такая мастерская совсем неподалёку.
Я пошла по указанному адресу и нашла эту мастерскую. В ней работали два паренька моего возраста: вся их мастерская была завалена разными железками. Они тут что-то чинили, паяли…
– Ребята, нужно оцинковать гроб.
– Гроб?! – испугались они. – Мы таким не занимаемся.
– Ребята, очень нужно. Я вам заплачу – сколько скажете.
– Сто рублей! – сказал один из них, набравшись смелости, ведь по тем временам это была очень большая сумма – неплохая месячная зарплата младшего инженера.
– Хорошо, – сказала я.
– После выходных, – сказали они. – Сегодня очень много работы. Никак не управиться.
– Нет, ребята, сегодня.
Я вынула из сумки сто рублей и положила на верстак. Они в нерешительности переглянулись.
– Сегодня, мальчики. Потому что завтра я своего отца должна везти в Одессу.
И мы пошли с одним из них за гробом. А другой помчался куда-то за листами цинка.
А потом мы втроём оцинковывали гроб, и я рассказывала этим незнакомым мальчишкам о своём отце. И пока мы вместе работали несколько часов, они мне стали как родные.
И когда это трудное дело близилось уже к концу, я спросила:
– А есть тут у вас поблизости столярная мастерская?
– Как выйти, так сразу направо, через три дома.