Не погаси огонь...
Шрифт:
Путко придвинулся к барьеру. Ухо улавливало какую-то тарабарщину: «Захватил на финише!»,
«…Побивает на полголовы!», «А мой-то – выигрывает кентером!..», «Слышали: Брунгильда, дочь Князя
Боргезе, принесла рыжего жеребца от Санди-Мотора!..»
Антон выбрал вороную тонконогую лошадь с маленьким напружиненным ездоком в пунцовой куртке. Куртка полыхала на солнце и была видна издалека. Вот всадники ближе, ближе… На трибунах зарождается и шквалом нарастает рев. Взметаются вверх руки с зажатыми в кулаках программками, шляпами, зонтиками. Вороная лошадь с наездником в огненном камзоле
– Ур-ра! – присоединяет свой голос Антон к реву толпы. Он выиграл! Еще одна отличная примета!..
В заездах наступил перерыв. Болельщики покидали трибуны. Начали подниматься и в ложах.
– Матвей Саввич! Вот так встреча!
– Ага, и ты здеся, галантерейщик! – тоже радостно пророкотал Переломов. – Ну, дак чо скажешь?
– По-моему, интересно, – протянул Антон.
– Да, привод лошадей куда богаче прошлогоднего, – согласился сибиряк. – Оннако покеда игрушки, конюшенные мальчики. – Он хитровато улыбнулся, погрозил пальцем, перехваченным массивным перстнем с бриллиантом. – Отнекивался: «Я не я!» А сам – любитель? Зараз поглядишь на мою любимицу Сан-Суси. Заберет приз – хошь, пари будем держать? Тышшу ставлю!
Антон отрицательно покачал головой. Знал бы промышленник, что у него в кармане едва на обратную дорогу с ипподрома до Питера.
Колокол призывал наездников к старту.
– Ты в которой ложе? Пошли ко мне.
Служитель предупредительно распахнул перед ним дверцу.
– Што желашь выпить? Эй, человек!
Участники заезда уже собирались у линии. Переливались на солнце атласные камзолы жокеев и начищенные конские крупы. Точеные, в нетерпении переступающие ноги в белых «чулках», нервно скалящиеся, всхрапывающие породистые головы, косящие горячие глаза… Антон залюбовался.
– Вона моя! – показал Переломов. – Сто тышш отдам, а возьму!
– А как ваши дела в Питере? Скоро будете возвращаться в Читу? – поинтересовался Путко.
– Надумал вступать в пай, оннако? Аль тоже возвертаешься?
– Да нет…
Публика заполняла трибуны и ложи. Матвей Саввич представил своего гостя:
– Нашенский. По торговому делу.
Снова ударил колокол. Теперь лошади выстроились у линии старта. Зрители со знанием и вкусом обсуждали их стати:
– Обратите внимание на Дагомею! Как суха и легка! Корпусом и конечностями она напоминает свою мать!
– Не скажите: можно поставить в упрек передние ноги. Говорят, и верхние ребра легки…
– Помнишь, – обратился Переломов к Антону, – в запрошлом годе Айриш на призы сорвал сто тышш? Эт был конь! Я помню его ипппо на бегах в Варшаве. За два дня до дерби он уступал самым слабым, а выиграл в лучшем стиле! Такая быстрая смена формы! Слава богу, не знали тогда допинга, а то б уподозрили.
– Что это такое: допинг? – поинтересовался кто-то.
– Неужели не знашь? – грузно повернулся к любопытствующему Матвей Саввич. – Слово-т ново, а хитрость стара. Што для меня штоф водки аль чашка крепкого чаю. Лошади дают пилюлю, делают укол иль понуждают надышаться паром с особым зельем. И полудохлую – не удержишь! На один заезд. – Он кивнул в сторону беговой дорожки. – Не одобряю. И без ихних хитростев тут мошенства вот так хватат! – Откинулся на спинку
Он снова обратил влюбленный взор на гнедую кобылу.
Забег начался. Сан-Суси сразу же вырвалась вперед.
– Глядите, Зурна старается ее захватить!
– Варнак! – Переломов вскочил, навалился грудью на барьер. – Энтот варнак держит в хлысте!
Вороная лошадь поравнялась с гнедой, ушла вперед. Было видно, как наездник что есть силы бил ее по бокам. Но соперница возглавляла гонку недолго. Через несколько саженей она начала отставать. А Сан-Суси летела, будто вовсе не касаясь копытами земли и не чувствуя в седле всадника. Матвей Саввич ликовал.
Круг, второй – и вот уже финиш. Гнедая кобыла пересекла его первой. На трибунах стоял рев. Переломов яростно хлопал в ладони:
– Сто мало – двести отдам! Ах, красавица! Ах, любимица!
Антон нервничал. Время шло, приближался час отъезда Леонида Борисовича, а замысел оставался только замыслом.
В перерыве между заездами соседи золотопромышленника покинули ложу, чтобы размяться. Переломов остался. Он еще не пришел в себя от пережитых радостных минут.
– Выпьем! – достал из ведерка со льдом бутылку, откупорил. – За Сан-Суси!
– У меня к вам дело.
– Решил-таки столбы покупать?
– Нет. Но мне нужны деньги.
– Под какой процент? Сколько? На какой срок?
– Деньги нужны по вашему счету совершенно мизерные. Мне лично… Но без всякого процента. Может быть когда-нибудь мы и вернем.
Матвей Саввич с удивлением воззрился на него. Потом открыто захохотал:
– Шутник, оннако! Ах, усмешил!
– Я не шучу. У меня нет времени, – Антон бросил взгляд по сторонам. – Деньги пойдут на благородную… благотворительную цель. Коль дадите двести – триста рублей – и на том спасибо. Тысячу – еще лучше. Нам помогали прогрессивно мыслящие люди…
Он посмотрел на Переломова и осекся. Лицо промышленника из благодушно-приветливого стало вдруг каменным.
– У-у! – выпятил он трубой мясистые губы. – Ишь, галантерейщик! Уж не проигрался ли ты? – Он с подозрением посмотрел на Антона.
– Я же сказал: на благородную цель.
Переломов усмехнулся:
– А энтого не хошь? – Он вытянул руку в его сторону и сложил пальцы в кукиш. – Не знаю, хто ты есть, да только не нашенского роду. И в свое дело наперед отказываюсь взять. Хотя чужому не мешаю – всяка сосна своему бору шумит. Честь имею!..
«Галантерейщик» перестал для него существовать. Путко вышел из ложи. Зашагал прочь от ипподрома. Он успел прибежать на квартиру Красина, когда Леонид Борисович в прихожей уже надевал шляпу. Рассказал о своей поездке в Царское Село, на ипподром.
– Ты поступил неосторожно! – рассердился инженер.
– Я сказал лишь: «на личные цели». Может, на пропой… Или дом для инвалидов хочу открыть.
– Эх ты, конспиратор! – устало проговорил Красин. – Скажи Серго, чтобы научил он тебя уму-разуму. И без совета с товарищами никогда больше подобных экспериментов не устраивай.