Не погаси огонь...
Шрифт:
Деньги тоже были кстати. Он тратил их в компании. Не скупился, когда просили в долг или на дела организации. Вот и получилось: отряд анархистов содержится охранным отделением. Да, все казалось забавной игрой, пока летом, когда он был с родителями на даче, полиция не провела аресты и почти все его товарищи оказались в тюрьме. «Я-то при чем? – успокаивал он себя. – Они и сами все знают…»
У оставшихся на свободе подозрения на Богрова не пало: Кулябко не предъявлял арестованным его показаний. И Женю не тронули…
С Евгенией Грожанской он дружил еще с гимназической
Наслышанный, как это делается, он снял комнатку на кривой улочке у Бессарабки, и один-два раза в неделю приходил туда с Женей. Она говорила дома, что ночует у подруги, вместе готовятся к экзаменам. Ему было проще – мать понимающе молчала.
В их комнатке Женя и призналась, что тоже вступила в нелегальную организацию, в студенческий совет, который готовит всероссийскую конференцию учащихся. Дмитрий сказал, что готов помогать ей – как-никак у него есть опыт. Евгения показала ему письма…
– Не беспокойтесь, вашу пассию мы не тронем, – заверил Кулябко, возвращая Дмитрию перлюстрированные [4] листки. Достал бумажник. – Сведения весьма ценные. Не жаль и трех красненьких. Черкните расписку.
Подполковник не выполнил обещания: не прошло и месяца после ареста анархистов, как была схвачена и Женя. Когда Дмитрий узнал об этом, его охватил ужас. Впервые в жизни он напился до потери сознания. Мать провела у его постели всю ночь. Выносила тазы, прикладывала компрессы. Свое отчаяние он переборол спасительной мыслью: сколько можно – все с Женей и Женей? Даже приятели удивлялись, что это он привязался к такой дурнушке. Да и ему уже наскучила ее экзальтация. Хорошо, что так, сразу, все развязалось!..
4
Перлюстрация – тайное вскрытие государственными органами пересылаемой по почте корреспонденции в целях полицейского надзора.
Он загулял. Начал играть на скачках. Загорался азартом за карточным столиком. Узнал дорогу в дома с сомнительной репутацией. Только иногда посреди ночи, во сне, чувствовал: Женя рядом. Открывал глаза. Проводил рукой по простыне. Чтобы не заорать от ужаса, зубами стискивал подушку.
При очередной встрече, терпеливо выслушав его протесты, Кулябко объяснил:
– Ваша кохана – ключ ко всей ликвидации. Оставь мы ее на воле, все подозрения сошлись бы на ней. Вы уверены, что она не рассказала бы сотоварищам, кому показывала письма? Убирая ее, мы оберегали вас.
После того как были разгромлены группы анархистов, Богров стал «освещать» эсеров, вошел в актив студенческого движения. К социал-демократам не совался: они чересчур осторожны, да и не принимают в свою организацию недавних анархистов. Но кое-что разузнавал и о них. Все шло, как прежде. Хотя внутри что-то
Но однажды один из бывших товарищей бросил:
– Ты провокатор!
– Да как ты смеешь! – Дмитрий распалил в себе гнев. – За такое оскорбление!.. Требую немедленного партийного разбирательства!
Никаких улик предъявить ему не смогли. Действительно, ради чего становиться Богрову провокатором? Он был оправдан, обвинитель наказан за клевету. Снова приятели спрашивали у Дмитрия адреса для явок. Однажды он помог достать паспорт нелегалу, которому надо было выбраться из России. Ссужал деньгами. Временно хранил у себя казну организации и рассылал средства по местным ячейкам.
Год назад он окончил университет. Приятель отца, известный в Киеве присяжный поверенный, пригласил его в помощники. С Кулябкой Дмитрий продолжал встречаться два раза в месяц.
Общество еще помнило разоблачение Азефа. А он, Дмитрий? Нет, он не Азеф! Тот – дьявол во плоти. А он оказался в безвыходном положении. Азеф убивал. Он же… Что он? По его доносам арестовывали, судили, заковывали… Но ведь у него совершенно другие побудительные причины… Он просто… Что «просто»? Просто вынужден спасать себя? Да! Или спастись, или вместе с другими… Да, да, на каторгу! А живет он один раз!..
– Ты заболел, сынок? – с тревогой смотрела на него мать. – Столько занимался, да еще выпускные экзамены!.. Ты устал, мой мальчик.
Приехали в Киев двое. «Василий» и «Лука». Настоящих их имен он не знал. Лука сразу же приступил к делу:
– Мы присланы из Парижа от группы «Буревестник» как члены ревизионной комиссии. У тебя были деньги группы.
– Я выслал отчет.
– Мы проверили. Недостача в пятьсот рублей.
У Дмитрия отлегло от сердца.
– Это ошибка. Или, может быть, я что-нибудь не записал.
– Брось морочить голову! – с угрозой прикрикнул Василий.
– Ну хорошо, я соберу, отдам, хотя все в отчете было правильно.
Дмитрий вытряс все свои деньги, занял у кого только можно. Двести рублей дала мать. Остальные после разговоров добавил отец.
Василий сунул сверток в карман, не поблагодарив. Буркнул:
– До встречи.
– Нет! – взорвался Дмитрий. – Раз вы так ко мне относитесь, все мои партийные счеты с вами закончены!
– Ты так думаешь? – многозначительно посмотрел на него анархист.
– Что еще вам от меня нужно? – сбавил тон Богров.
– Поживем – увидим. А ты пошевели мозгами.
Намек был угрожающим. Дмитрий пришел к отцу:
– Я хочу уехать из Киева. Хоть куда… Может быть, в Питер?
– Зачем, сынок? – забеспокоилась мать. – Здесь у тебя дом.
– Он хочет начать самостоятельную жизнь, – поддержал отец. – Правильно. Под родительским крылом сил не наберешься. Поезжай. В Питере у меня есть связи. Обомнись. Со столичной закваской здесь быстро пойдешь в гору. Вернешься, возьму в компаньоны. Сначала «Богров и сын», а потом, глядишь, и «Богров-сын».
Дмитрий собрался быстро. Кулябко узнал. Пригласил на встречу: