Не прикасайся ко мне
Шрифт:
— Я видела раза два, как он беседовал с отцом экономом, — заметила девушка.
— Уж наверное, не для того, чтобы исповедаться или заказать мессу!
Подошли другие горожане, и вскоре многочисленная толпа окружила труп, все еще висевший на дереве. Через полчаса прибыли альгуасил, секретарь префекта и два стражника; стражники сняли мертвеца и положили на носилки.
— Народ спешит помирать, — сказал со смехом секретарь, вытаскивая из-за уха перо. Он начал всем задавать каверзные вопросы, выслушал показания служанки, которую постарался совсем запутать, то подозрительно глядя на нее, то угрожая, то приписывая ей слова, каких она не говорила. Думая, что ее уже отправляют
В это самое время какой-то крестьянин в широкополом салакоте и с большим пластырем на шее осматривал труп и веревку.
Лицо покойника было не более синим, чем остальные части тела; около веревки на шее виднелись две ссадины и два маленьких кровоподтека; там, где веревка терлась о шею, крови не было. Внимательно оглядев рубашку и штаны, любопытный крестьянин заметил, что одежда запылена и местами порвана. Но особенно привлекли его внимание семена травы «суровая любовь», облепившие рубаху до самого ворота.
— Чего ты там смотришь? — спросил его секретарь.
— Я смотрел, сеньор, не из знакомых ли кто, — пробормотал тот, чуть приподнимая шляпу, вернее надвигая ее на лоб.
— Разве ты не слыхал, что это Лукас? Заснул, что ли?
Все вокруг захохотали. Крестьянин смутился, что-то пробурчал и, опустив голову, медленно побрел прочь.
— Эй! Ты куда пошел? — крикнул ему старик. — Там нет выхода, там дом покойника!
— Парень еще ото сна не очнулся! — насмешливо проговорил секретарь. — Его надо водой окатить.
Окружающие снова громко расхохотались.
Но крестьянин уже был далеко от этого места, где он так опростоволосился. Он направился в церковь и, зайдя в ризницу, попросил позвать отца эконома.
— Спит еще! Не знаешь разве, что вчера вечером было нападение на монастырь? — грубо ответили ему.
— Я подожду, пока он проснется.
Церковные служки глядели на него с наглым презрением людей, которые сами привыкли терпеть дурное обращение.
Одноглазый эконом спал в темном углу на длинной скамье. Очки его были сдвинуты на лоб и прикрыты прядями длинных волос; тощая, впалая грудь была открыта и равномерно вздымалась.
Крестьянин сел поблизости, приготовившись терпеливо ждать, но вдруг выронил монету и со свечой в руке полез под скамью, на которой спал отец эконом. И тут опять заметил семена «суровой любви» — на этот раз на штанах и на рукавах рубахи спящего, который наконец проснулся, протер свой единственный глаз и со злостью стал бранить невежу.
— Я хотел бы заказать мессу, сеньор! — отвечал тот извиняющимся голосом.
— Сегодня уже кончились все мессы, — ответил, немного смягчившись, одноглазый. — Если хочешь, можно на завтра… Это за души в чистилище?
— Нет, сеньор, — ответил крестьянин, давая отцу эконому песо. — За человека, который скоро умрет.
Затем крестьянин вышел из ризницы.
— Я мог бы вчера вечером захватить его на месте преступления, — со вздохом сказал он себе. Сорвав пластырь и выпрямившись, он снова обрел лицо и фигуру Элиаса.
LVII. «Vae victis!» [173]
Моя радость на дне колодца [174] .
173
«Горе побежденным!» (лат.)
174
Испанская
Несколько жандармов прохаживались с суровыми лицами перед дверями суда, грозя ружейными прикладами дерзким мальчишкам, которые вставали на цыпочки или взбирались на плечи друг другу, чтобы разглядеть что-нибудь через решетку.
Зал заседаний уже не имеет такого привлекательного вида, как в ту пору, когда здесь обсуждалась программа празднества. Теперь он мрачен и неуютен. Чуть слышно переговариваются жандармы и стражники, роняя отрывистые слова. Секретарь префекта, два писца и несколько солдат что-то строчат, сидя за столом. Альферес прохаживается по залу, свирепо посматривая на дверь, — сам Фемистокл на олимпийских играх после сражения при Саламине [175] не был, наверное, так горд собой. Донья Консоласьон зевает в углу, раскрывая во всю ширь черную пасть и показывая гнилые зубы. Ее холодный, мрачный взор устремлен на дверь тюремной камеры, размалеванную непристойными рисунками. Она добилась от мужа, которого победа сделала более уступчивым, разрешения присутствовать на допросе и, возможно, на последующей экзекуции. Гиена чуяла трупный запах, облизывалась и скучала в ожидании пыток.
175
Битва при Саламине (480 г. до н. э.) — знаменитое морское сражение в период греко-персидской войны 500–449 гг. до н. э., в которой греческий флот одержал решающую победу над персидским. Сражение было выиграно по плану и под непосредственным руководством Фемистокла, известного политического деятеля, вождя афинской рабовладельческой демократии.
Префект отсутствовал, он был слишком удручен: его кресло, огромное кресло под портретом его величества, пустовало, словно поджидая кого-то другого.
Около девяти часов вошел нахмуренный, бледный священник.
— Однако вы не заставляете себя ждать! — сказал альферес.
— Я предпочел бы вообще не присутствовать, — тихо ответил отец Сальви, не обращая внимания на колкость. — У меня слабые нервы.
— Так как все заняты по службе и не могли явиться, я счел, что ваше присутствие… Вы же знаете, сегодня они будут отправлены.
— Молодой Ибарра и лейтенант-майор?..
Альферес кивнул головой на камеру.
— Их там восемь человек, — сказал он. — Бруно умер ночью, но его показание записано.
Священник поклонился донье Консоласьон, которая ответила ему зевком — ааа! — и уселась в кресло под портретом его величества.
— Можем начинать! — заметила она.
— Тащите тех двух, что в колодках! — грозно приказал альферес и, подойдя к священнику, уже другим тоном прибавил: — Их через две дырки воткнули!
Для тех, кто не знаком с этим орудием пыток, мы сообщим, что колодки, или сепо, — одно из самых мягких наказаний. Отверстия в бревне, куда просовываются ступни заключенного, отстоят одно от другого примерно на четверть метра. Если ступни узника помещены «через две дырки», то есть в отверстия, отстоящие друг от друга почти на метр, то он стоит в весьма неудобном положении и испытывает страшную ломоту в щиколотках. Но вполне понятно, от этого так сразу не умирают.
Тюремщик вместе с четырьмя солдатами отодвинул засов и приоткрыл дверь. Из камеры потянуло тошнотворным запахом, сыростью, спертым воздухом, в темноте послышались стоны и всхлипывания. Один из солдат зажег спичку, но огонек погас в этой душной, зловонной атмосфере, и пришлось ждать, пока воздух освежится.