Не приведи меня в Кенгаракс
Шрифт:
— Спускайтесь сюда, — Турусов услышал негромкий властный голос.
Стараясь не разбудить напарника, он аккуратно спрыгнул с полки и увидел трех человек в одинаковых темных плащах. Глаза их взирали на него с вопросом, на который он и рад был бы ответить, если бы, конечно, знал, что это за вопрос.
— Не беспокойтесь! — сказал один из пришельцев. — Нам нужно кое-что проверить. Стойте и смотрите!
И он отправился в противоположный угол. Минут пятнадцать луч фонарика скользил по грузу, задерживаясь на надписях и шифрах,
— Ага! — вздохнул над новым ящиком человек с фонариком. — Нашелся!
Он выпрямился, схватившись правой рукой за поясницу, словно был болен радикулитом. Турусов заметил, что из кармана его плаща торчит свернутая трубочкой газета.
Человек еще раз внимательно осмотрел ящик со всех сторон и вернулся к своим коллегам.
— Порядок! — сказал он. — Я как чувствовал, что он здесь окажется! Какой номер вашего вагона? — он повернулся к Турусову.
Турусов ответил, а спросивший записал номер в блокнот.
— На Осадчего похож! — кивнул один из пришедших в сторону спящего Радецкого.
— Это уже не имеет значения. Осадчий списан. Был профессор и нет профессора! — человек с фонариком четко произносил каждое слово, четко, но не громко.
— Этот ящик у вас в накладной значится? — снова спросил он у Турусова.
— Нет, он только сегодня утр…
— Ясно! — оборвал его человек с фонариком. — Мы его забираем. Расписку написать?
— Он не значится… — взволнованно начал было Турусов.
— Ладно! Если что случится, ставьте нас в известность!
— Хорошо, — пообещал Турусов.
Двое подняли ящик, третий, тот, что командовал, освещал им путь к выходу из вагона. Задвижная дверь была открыта, луч фонаря тонул в проеме двери, как в пропасти, словно и земли под вагоном не было.
Один из несших ящик споткнулся. Турусов подскочил, поддержал его.
Они вышли на ходу. Их поглотила ночь.
Турусов подумал о несправедливости, подумал о том, что не смотря на все предупредительные надписи на ящике, все равно есть люди, которые имеют право поднять его, вынести и где-то вскрыть. Поразмышляв недолго, он закрыл дверь вагона, задвинул ее — только ролики сверху и снизу жалобно скрипнули.
Проснулся Турусов рано, только светало. Проснулся и заметил на полу свернутую трубочкой газету. Поднял, развернул. Оказалось, что это номер «Стальной магистрали» за 1936 год. Пробежался взглядом по заголовкам — показалось неинтересным. Кинул ее на пол возле окна. Газета снова свернулась трубочкой.
Подошел к ящикам, уселся на один из них и забылся. Забылся не сном, просто нырнул в себя, даже глаза закрыл, чтоб сквозь них внутрь свет не бил.
Радецкий, услышав о ночных гостях, долго чертыхался.
— А ты им показался на какого-то Осадчего похожим! — вспомнил Турусов.
— Первый раз в жизни на покойника похожим оказался!
— А что, он умер, этот Осадчий?!
— Не то, чтобы сам. Может, слышал что-нибудь про Промпартию? Шахтинское
— Истории нет! — твердо заявил Турусов.
Радецкий удивленно выпучил глаза.
— От человека в очках я таких заявлений не ожидал!
— История не наука, — нравоучительно объяснял Турусов. — Это сборник закономерностей развития общества. Закономерности свойственны любой формации, они только меняют форму и названия в зависимости от строя и идеологии. Суть их остается неизменной.
— Вредные ты мысли выдаешь! — покачал головой Радецкий.
— Жалко, ящик унесли, — вдруг грустно проговорил Турусов.
— Всех нас ждет по ящику в конце! — с улыбочкой успокоил его напарник. — Главное, не волноваться: еще неизвестно, от чего нас избавили эти гости в плащах. Может, там бомба была!
Турусов неожиданно быстро сник, побледнел.
— Не переживай ты, студент. В твоей жизни впереди еще много ящиков! Может, скормить тебе лишнюю банку тушенки для поднятия духа?!
— Спасибо, не надо. Я лучше спать лягу. — Турусов покарабкался на свою полку.
Как бы медленно время ни шло, оно обязано строго следить за сменой одного дня другим, за круговоротом луны и солнца, за более мелкими, а с высоты Времени даже мельчайшими событиями, заполняющими жизнь каждого человека неким, не всегда существующим смыслом. Иногда кажется, что Время, словно обычный работяга, пришедший на завод с похмелья, то и дело гонит брак, срывает график. То ночь получается слишком светлой, то день выходит излишне темен. Может, это и не Времени вина, но на него свернуть легче, так как Время куда более управляемо, чем луна или солнце.
Когда Время не захватывает вас, не сбивает с ног и не гонит в шею, вы теряете ощущение жизненного ритма, вы становитесь вялым и ватным, вот-вот превратитесь в неуправляемый дирижабль или воздушный пузырь, наполненный подогретым, но уже остывающим газом.
Три дня, целых три дня прошло с ночи приема нежданных гостей. Турусов хандрил, ворочаясь на верхней полке. Радецкий валялся спокойно, со знанием дела или, вернее сказать, с полным осознанием своего безделья. Редкие слова, звучавшие на фоне стука колес, выплевывались как шелуха от семечек. Они ничего не значили, никому ничего не говорили.
Турусов в дреме сожалел об унесенном ящике, а его напарник изредка чертыхался оттого, что никак не мог разогнать назойливые, как навозные мухи, мысли.
— Какой день едем? — спросил он.
— Шестой… — ответил Турусов.
— А сколько еще?
Турусов от неожиданного вопроса приподнялся на локте и заглянул вниз.
— Как это «сколько»?!
— Ну, я имею в виду, когда назад?
— Да не знаю я!
— А ты в накладной посмотри, может, там нацарапано.
Турусов развернул серую бумагу, пробежался взглядом.