Не-Русь

Бирюк В.

Это вода. У которой — ни сознательного, ни бессознательного. Одни физико-химические характеристики. А у меня? Даже при выключенных мозгах, при отсутствии формулируемой цели, инстинкты и интуиция — не выключаются.

«Рыба ищет — где глубже, а человек — где лучше» — русская народная мудрость.

Да, моя встреча с Боголюбским — случайность, «рояль». Меня могло занести в другие страны, в другие края. И — пыталось занести! А я — уворачивался. И продолжал топать по своей дороге. «Дорогу осилит идущий». Даже не зная, куда ведёт эта дорога. Каждый отдельный шаг — случайность.

Вместе — путь, закономерность. Просто нужно поднять задницу и сделать шаг. Сделать поступок. Не поэтому ли «поступок» и «поступь» — однокоренные?

«Посеешь поступок — пожнёшь привычку, посеешь привычку — пожнёшь характер, посеешь характер — пожнёшь судьбу».

Моя судьба привела меня к моей «ответке».

Наш «разъём» частенько «искрил»… и нажимать нельзя — сломаешь. Но… контакт был.

* * *

— Ты выбрал опасный путь. По лезвию.

— Да, брат. Это моя тропа. Гулять по острозаточенному во тьме.

Мда… Забавно теперь это вспоминать. А тогда… Каждое… не слово — каждый звук, жест, вдох… всё имело цену. Множество мелочей. Вот перевернулась бы наша лодка на Волге, и не было бы Всеволжска. Не уверовал бы Абдулла в мою избранность, не увидел бы Андрей во мне отсвета брата своего… Да что угодно! Ногу на бережку подвернул бы — не смог бы резво с колен у эмира подняться, тот до чего-нибудь додумался… бздынь.

Многое, очень многое было в те два дня и две ночи сделано. Фундамент заложен. Что-то — прежде продумывалось, взвешивалось. Многое шло по наитию, по интуиции, по чувству. Не всегда верно. Или — верно в тот момент, а потом — мешать стало. Можно было, наверное, и побольше из князя с эмиром выжать. Или — все потерять. И голову — тоже.

«Ласковое теля — двух маток сосёт» — русская народная мудрость. Вот я и присосался. И к Залесью, и к Булгарии. По разному, но к обоим.

«Мир — оружие сильного». Я хотел стать сильным, я знал, что я буду сильным. И поэтому — стремился к миру. Понимая — или надеясь? — что закономерность, «сила вещей», течение жизни — если мне не будут под руку гадить — заставит их всех лечь. Под мою волю. А они — не хотели. Они дёргались, суетились, хитрили. Судорожно соображали: как бы выдрать вот этот кусок земли, как бы набрать лишнюю сотню рабов, кусков серебра… «Зверь Лютый» уже пришёл, уже обустраивал своё логово, уже высматривал земли и племена. А они продолжали играться в свои игрушки.

«Видят, но не разумеют». Грустно. Но меня спасло.

Я говорил, что чудеса надо тиражировать? «Чудо освобождения» Джафара было растиражировано сразу поутру: едва Абдулла со свитой сошли на берег, как я погнал в эту лоханку свой полон.

Сам вчера кричал: «Всех на всех!». Ну и вот — личным примером. «Жаба», конечно, давит. И ведь нет никакой гарантии… Но — «На свободу — с чистой совестью!». Хотя бы — с моей чистой.

«Жаба» — общечеловеческий элемент. Один

из новиков вылез:

— Ты! Воевода! А мы?! А наша доля?! Как на стену лезть, так давай-давай. А как делить-дуванить — так фиг?!

Я как-то даже… растерялся. Потом вспомнил. Много раз уже говорил, что здешние походы, хоть бы и государственные, хоть бы и освящённые попами, муллами и шаманами, по сути своей — бандитские вылазки. Обычная, основная цель — вооружённый грабёж. Отнятие чужой собственности и свободы.

Эта цель может быть главной. Как в давешнем походе Долгорукого против булгар. Или — второстепенной. Как в нынешнем походе Боголюбского. Но это на уровне предводителей. На уровне рядовых бойцов оттенок «за зипунами», «за рабами» — присутствует всегда.

Высшая форма демократии — вооружённый народ, ополчение. Народ — ворует. Тащит, тибрит, комуниздит и грабит. Потому что, когда поход закончится, каждый вернувшись домой, станет уже не народом, а конкретным хозяином. Своего личного хозяйства. Которое нужно укреплять и процветать. А успешный грабёж, как известно — самый эффективный вид экономической деятельности.

У меня, у моих… моих смоленских — этого нет. Они не ополченцы. По своему статусу ближе к княжьими гридням, «янычарам». Своего — ничего. Ни кола, ни двора. Всё — даденное. Только голова своя. Парень из моих может прибрать… колечко дорогое — зазнобе, платочек узорчатый — матушке, кису вышитую — батюшке. Да и то, большинство — полные сироты.

Мои тверские… тут интерес другой. Они и вправду народ русский. Они по домам придут — им жить-кормиться надобно. Им доля в добытом важна. В хабаре, в полоне…

Мда… Но делёжка, если и будет, то в конце похода. А ныне гавкать мне под руку…

— Резан! Это твоё дерьмо говорящее вывалилось? Прибери.

Прибрали. Я, честно говоря, имел ввиду проведение разъяснительной беседы, нарядов там вне очереди…

Если прапор не может «прикопаться» к «салаге»… а уж тем более — к салажонку, который из себя «деда» строит… то он даром хлеб кушает. А дальше «по-сигурдовски»:

— Это у тебя что? Десять ударов. А это? Ещё десять…

А дальше — «по-ноготковски»:

— Прости господин. Велено было посечь плетями, а я сослепу кнут взял…

Ты мне, Ваньке плешивому, «ваньку»-то не заправляй! Чтоб палач инструмент перепутал! Но… народ впечатлился — по двору кровавые ошмётки мяса летят. А казнить тебя, Ноготок, не за что: дурень сдох — и ладно, чище стало.

— Ивашко, Резан — хотули у всех перетряхнуть. Лишнее против уставного — к Николаю. Делёжка — по завершению. Весь хабар — в общак. Взявшему себе — смерть. Исполняйте.

С хабаром — проще. Пить-есть — не просит, эмоций — не испытывает.

— А полон?

— Весь полон — на х… мм… к эмиру. На барку эмирского посла. Бегом!

За единственным исключением: Салман. Что его ждёт там — было понятно всем. Ему — первому. Так что на мой вопрос:

— Хочешь остаться? Прими крест.

Ответ был незамедлительный:

— Якши.

Вывели мужика к Волге, позвали попа. Народу набежало…!

— «Княжья Смерть» басурманского чёрта — крестить надумал!