Не сдаётся душа

Абросимов Леонид

В котловане находились люди. Они побежали в разные стороны. Пять человек, что побежали в сторону старого универмага, в их числе четверо практикантов и мастер, выбежать не успели. Конечно, нужно было предвидеть такое. Наказание в виде сроков понесли и главный инженер, и начальник участка. Но объективно никто из них не виноват. Они виновны лишь косвенно – в том, что допустили практикантов на подземные работы. Но метростроевские работы всегда в земле и всегда, на всех метростроях, практиканты

спускались в забои, как же иначе им научиться?

Берёзовый пиловочник и берёзовый пиломатериал в дальнейшем никогда не закупался и не использовался в строительстве метро. Даже на заборы.

Чунояр

Минус четыре градуса показывало табло железнодорожного вокзала города Красноярска, когда поезд, в котором я ехал, прошёл мимо него. «Хорошо, – подумал я, засыпая, – зима, Сибирь, а совсем не холодно». До станции Чунояр было семьсот сорок километров и четырнадцать часов пути. Утром, проснувшись от холода, я увидел на окне купе «шубу» в два пальца. Отогрев маленький кружочек пальцем, я увидел занесённые снегом кедры и ели, деревенские деревянные дома. Всё было как зачарованное. Дым из труб стоял столбом, голубой снег искрился под прямыми солнечными лучами. От собак и лошадей шёл пар. Лица людей, морды и тела животных – все были в инее. «Ни фига здесь не минус четыре градуса», – подумал я. Поезд притормаживал. Проехали по железному мосту через широкую реку Чуна, закованную льдом и прикрытую толстым нетронутым одеялом пушистого снега. Низкий левый берег стеной корабельных сосен сторожил заповедную тайгу. На правом довольно высоком (но не таком, как у Волги) берегу тайга отгородилась двумя рядами деревянных домов. Дымы из труб, словно штыки бойцов на параде, стояли строго вертикально ровной шеренгой. Красота. «Здесь далеко не минус четыре», – снова подумал я. Поезд остановился почти сразу за мостом.

Выпрыгнув из вагона на платформу, почувствовал, как лопнули подошвы моих зимних сапог. Завернув поочерёдно ноги кверху подошвами, увидел глубокие, до самого «мяса», поперечные трещины. «Ни фига здесь не минус четыре градуса!» – опять подумал я, но почему-то получилось вслух. «Сегодня у нас всего минус тридцать семь! Обычно холоднее в это время года», – весело и звонко воскликнула молодая девушка, стоявшая рядом на платформе. «А как обычно в это время года?», – спросил я. «Обычно минус пятьдесят – пятьдесят пять!» – «Это хорошо, что сейчас не как обычно», – мрачно пошутил я, торопливо надевая перчатки. Свои зимние сапоги я купил в Ереване, в очередной командировке. Они понравились мне мягкой кожей, тёплые, лёгкие и не очень дорогие. Но, видно, сделаны были исключительно «для Армении и армянской зимы».

В

посёлок и леспромхоз «Чунояр», мы ехали на привычном «курганчике». Но, в отличие от других, этот был тёплым. Вдоль лесной дороги меня потрясла страшная картина. Огромными и высокими штабелями был складирован ошкуренный пиловочник, или, как мы его называли, «гидролес», более тридцати пяти сантиметров в диаметре. Годный для любого производства: пиломатериалов, шпал, бруса и столбов, распорок – «круглый» лес. Только этот лес почернел от времени и открытого хранения. Он сгнил и не был годен даже на дрова. Чем дольше мы ехали, тем мрачнее становилось на душе. Необходимость в таком лесе очень велика. До десяти тысяч кубометров в год – только на нашем Метрострое. Изыскивая возможность поставок, я объездил всю страну, где только растёт лес. А здесь… Чёрными торцами, как дулами пушек, мёртвые штабеля смотрели на меня в течение часа, пока мы ехали. И ведь всё хвойный лес! Этими «пушками» расстрелять бы тех, кто натворил такое. Более трёхсот тысяч кубов погубили… вредительство, натуральное вредительство.

Стройка задыхалась на голодном пайке, леса, пиломатериалов не хватало. При рытье котлованов, на опалубку, между забитыми в грунт балками крепление, защита от вывала – «пятидесятка» и только хвойная. На строительство душкомбинатов, сходней, при заливке бетона, на изготовление столярных изделий: оконных и дверных блоков, даже для заборов – везде нужен лес. Лес служил также валютой при обмене материалов, это был большой и всеобщий дефицит. В Горьковской области был введён запрет на вырубку хвойных пород. Товарного леса не было, везли издалека. Ивановская, Костромская, Кировская, Пермская, Вологодская, Свердловская, Тюменская области, Удмуртия и Красноярский край – всё прочёсано, а тут… вредительство.

«Сейчас я выскажу этому начальнику леспромхоза всё, что я о нём думаю», – кипел я, входя в контору леспромхоза. Она была пуста. То есть там не было никого, кроме одного маленького щуплого человечка – начальника. «Я знаю всё, что ты хочешь мне сказать, – не дав мне раскрыть рот, произнёс он, – ты не первый, кто хочет это сделать». Видимо, у меня на лице всё написано, подумал я. «У тебя всё на лбу написано», – продолжил человечек. Неужели действительно? Нет, так нельзя, другие могут испугаться, надо работать над собой. «Три года нам не подают полувагоны, совсем не подают. Леспромхоз работает, выполняет план, даже перевыполняет немного, чтобы премию получить, но вагонов не дают». Он почесал свой морщинистый лоб. «Если хочешь, присылай вертушку, получишь лес». «Почему же вагоны не дают?» – «Это уже не мой вопрос. Спроси на станции».

Конец ознакомительного фрагмента.