Не сдавайся
Шрифт:
Он поднял свой бокал, сделал глоток и опустил его. При этом пробормотал в бокал:
— Я не сделал ни хрена.
— Твоя бывшая тоже живет в этом городе, — заметила я.
Он посмотрел на меня, слегка приподняв брови:
— И?
— Она тоже ничего не сделала.
Это была правда. Она не сделала ничего. Миа Меррик не сделала абсолютно ничего. Именно поэтому я считала эту сучку самой глупой женщиной на планете.
Меня не было здесь, когда они поженились. И когда разводились, я все еще жила в другом месте.
Но я уже была в городе, когда каждый порядочный мужчина здесь попадал
И сейчас я была рядом с ним, одна в баре «Джей и Джей», где работала, и наблюдала, как Гаррет Меррик топит свое горе в алкоголе, потому что по городу разнеслась новость о том, что Миа Меррик обручилась с другим мужчиной. Мало того, он был профессором, работал в Институте Пердью в Индианаполисе, так в этом семестре он занял новую должность в Университете в Блумингтоне. А это означало, что она выходит замуж и уезжает из города. В этот же день перед домом, который она делила с Мерри, появилась вывеска «Продается».
Она уезжает. Оставляя Мерри позади.
— Я должен был сделать этот шаг, — сказал мне Мерри.
— Да? И почему? — спросила я его.
— Шер, детка, — проговорил он мягко, — это здорово, что ты пытаешься поддержать меня, но ты не знаешь.
— Я знаю, что она не сделала абсолютно ничего, — ответила я.
Его губы приподнялись в небольшой грустной улыбке.
— Именно я должен был сделать шаг, — повторил он.
— Нет, — заявила я, облокотившись на барную стойку. — Это чушь, Мерри, честное слово. Если у тебя есть нечто хорошее, ты это не отпускаешь. Оно пытается покинуть тебя, а ты держишь. Оно ускользает из твоих пальцев, и ты прикладываешь все усилия, чтобы вернуть его. Если у тебя есть что-то, за что стоит бороться, ты борешься. Ты не сидишь и не ждешь, пока все само разрешится. Ты показываешь, кто бы это ни был, что он что-то значит, и выкладываешься по полной, и сдаешься только когда все меняется.
Мерри уставился на меня, что было хорошо, так как я привлекла его внимание, но я еще не закончила:
— Я тебя понимаю. Я уже давно живу в этом городе, так что понимаю тебя, знаю, какой ты человек, — заявила я. — Ты думаешь, что раз у тебя есть член, ты должен делать всю работу. Делать шаги. Гнаться за ней. Сражаться. Но ты ошибаешься. Эта женщина прекрасно понимала, что у вас была серьезная история, из тех, которые быстро не канут в лету. Твоя сестра разобралась со всем, потому что за ее спиной стоял хороший человек, который поддерживал ее на плаву. Но это не единственный способ. Любая женщина, достойная такой преданности, прикрывает своего мужчину, чтобы он мог устоять. Она не станет ждать, пока он разберется со своим дерьмом, а потом найдет ее и поцелует в задницу.
Мерри продолжал смотреть на меня, пока одна сторона его губ не изогнулась в небольшой, но явно не грустной улыбке.
— Не сдерживайся, Шер. Продолжай говорить прямо, — поддразнил он.
И тогда я вновь испытала знакомое чувство. То, что ощущала каждый раз, когда он входил в помещение. Каждый раз, когда он говорил со мной. И когда давал мне хоть что-то.
Жалящую
Человек, которому я нравилась. Человек, который смеялся над моими шутками. Человек, который регулярно улыбался мне. Кто часто дразнил меня. Который с удовольствием общался со мной. Человек, которому я очень нравилась.
Он был моим другом. И так же считал другом меня.
Человек, которого я любила больше жизни.
— Как давно ты меня знаешь? — спросила я.
Он лишь слегка покачал головой, его губы все еще кривились с одной стороны, придавая красоте его лица игривости, которая ощущалась как божественный дар. Дар, который я хотела бы назвать своим. Дар, который я хотела бы направить на своего сына. Чтобы рядом с Итаном был хороший мужчина, который заставлял бы его смеяться, мог его развеселить и научить порядочности.
Но получить этот дар я могла лишь тем способом, которым он делился сейчас.
Он просто был рядом. Но никогда не станет моим.
— Какое-то время, — ответил он на мой вопрос.
— Я когда-нибудь бываю мягкой?
Он улыбнулся мне, и я поняла, что чувствую себя удачливой.
Я никогда не была мягкой. Я была жесткой. Я возвела вокруг себя панцирь, который никто не мог взломать. У меня была причина. Действительно чертовски веская причина.
Проблема состояла в том, что я выстроила этот панцирь так прочно, что теперь и сама не могла из него вырваться.
Это было не совсем плохо. И можно было считать благом. Ведь означало, что я не могу открыться таким, как Гаррет Меррик, или остальным мужчинам, которые были лишь его тенью, чтобы они могли пройтись по мне.
Тем не менее, я должна чувствовать себя удачливой, потому что Мерри не обращал внимания на мою жесткость. Он смотрел на эту мою особенность сквозь пальцы, чтобы быть моим другом. А многие этого не делали. И это тоже хорошо. Ведь если ты не прикладываешь усилия, зачем мне с тобой возиться?
Мерри приложил усилия. Да и многие люди в этом городе тоже, когда я переехала сюда, даже после того, что именно послужило причиной моего переезда.
Именно поэтому я осталась. Не ради себя — ради своего ребенка. Итану нужны были такие люди рядом.
— Ты не пьешь, — заметил Мерри, кивая голову в сторону моего бокала.
Я подняла его и выпила все до дна.
Мерри разразился хохотом.
Я поставила стакан и схватила бутылку, чтобы налить еще.
— Только ты можешь залпом выпить стакан лучшего виски Феба и Морри за пятьдесят долларов, — заметил Мерри.
Я подлила ему и налила еще себе. Затем снова выпила залпом. И вновь Мерри разразился хохотом.
Именно поэтому я менее чем за тридцать секунд спустила сто долларов, которые не могла себе позволить.
Такой смех, как у Гаррета Меррика, стоил каждого пенни.
***
Кровать зашевелилась, и я открыла глаза. И тут же их закрыла, поскольку на меня обрушилась тошнота, а в голове взорвалась пульсирующая боль.
Прошло несколько ударов сердца, и я услышал звуки.
Рядом тихо одевался мужчина.