Не соблазняй повесу
Шрифт:
– Вверх и вниз, Амелия.
С трудом подавив улыбку, Амелия начала водить ладонями по его бедрам вверх и вниз.
– Амелия... – проговорил он с угрозой.
– Разве ты не этого хочешь? – спросила она самым невинным тоном.
– Ты великолепно знаешь, что не этого я хочу! Мне нужно, чтобы ты занималась со мной любовью.
– Тогда ты должен более точно выражать твои требования, – прощебетала она. – Каким образом заниматься любовью? С чего начинать? Какие движения делать вначале? Где? Как часто? Когда...
– Негодница! – прервал он
Он отпустил ее и прорычал:
– Послушная жена обязана знать, чего я хочу от нее!
– Она должна обладать способностью читать твои мысли? Как это необыкновенно! Я не представляла, что подобный талант сочетается с покорностью. – Амелия язвительно усмехнулась. – И ты отлично знаешь, что сладкоречивая, привыкшая к слепой покорности жена не сядет ктебе на колени, пока ты этого не потребуешь. Она для этого слишком застенчива. И слишком приучена к раболепству перед тобой. Сказать по правде, если бы я была истинно послушной женой...
Амелия попробовала приподняться, но Лукас рывком привлек ее к себе.
– Довольно, – пробормотал он ей в самое ухо. – Хватит измываться, ты, дерзкая бабенка, настоящее бедствие на мою голову. Дай мне то, чего я хочу, Амелия.
– Тебе нужна покорная жена? – прошептала она, в то время как он касался губами того местечка у нее на шее, где часто-часто бился пульс.
Он помолчал, а потом почти простонал:
– Нет! Мне нужна ты. Только ты. Это единственное, чег я хочу.
Амелия задохнулась, не смея верить, что одержала победу.
– А завтра утром? Что будет тогда?
Руки Лукаса скользнули к ее груди, он коснулся пальцами отвердевших сосков, и губы его были теплыми и нежными, когда он прильнул ими к ее уху.
– Я поеду во Францию, ты довольна? – Он прижимался к ней, продолжая лихорадочно ласкать ее груди. – Прошу тебя, милая... будь моей Далилой сегодня ночью, потому что завтра с утра начнется долгий сухой сезон.
Это и заставило Амелию встрепенуться. Она обвила руками шею Лукаса, осыпала его лицо поцелуями, задыхаясь от страстного желания.
Амелия делала все, что он просил... После того как она одержала победу, она могла позволить себе быть щедрой. И Лукас откликался ей со всей страстью, доставлял ей такое наслаждение, что Амелии казалось, будто она может от него умереть.
– Ты этого хочешь? – спросила она. – Этого хочет мой большой, мой сильный солдат, мой муж?
– Ты знаешь, что это так, – ответил он и куснул ее за губу, а потом нежно лизнул это место, чтобы ей не было больно. – Я хочу тебя, милая... только тебя.
– Но только... если я делаю то, что ты велишь.
– Делай что хочешь, – ответил он, закрывая глаза. – Что доставляет тебе радость... только... не бросай меня. У Амелии от волнения стиснуло горло.
– Я этого не сделаю, – пообещала она.
– А если попробуешь, то я...
Амелия вздрогнула от этих его слов: Лукас впервые подошел так близко к признанию в любви, и она приняла это всем сердцем.
– В этом нет нужды. – Амелия коснулась губами его губ, его сомкнутых век. – Я никогда не покину тебя, любовь моя.
При слове «любовь» Лукас открыл глаза и поискал затуманенным взглядом ее лицо.
– Ты не успокоишься... пока не... увидишь меня сломленным, истекающим кровью... у твоих ног... верно?
Если он понимает «любовь» как поражение, пусть это остается на его совести. Амелия обожгла Лукаса яростным взглядом.
– Я не успокоюсь... пока ты не полюбишь меня так же... как я люблю тебя.
– Бог ко мне милостив, – проговорил он, и судорогу желания, исказившую черты его смуглого лица, не могли скрыть даже хмуро сдвинутые брови.
Они сжимали друг друга в объятиях, отдаваясь завершающим минутам страстного порыва, отрешившись от всего на свете, кроме самих себя, их взаимного желания и, как смела надеяться Амелия, любви...
Прошло довольно много времени, пока сердца обоих вновь начали биться в нормальном ритме, прежде чем Амелия, лежа поперек сильного тела Лукаса, повторила про себя свой обет. Она его любит. И приложит все усилия, чтобы научить его любить ее.
Лукас вытянулся, обнял Амелию и, прижав ее голову к груди, коснулся губами ее волос.
Только позже, когда дыхание Лукаса стало ровным и она убедилась, что он спит, Амелия набралась храбрости и очень тихо прошептала: «Я люблю тебя, Лукас». Потом она впала в сладкую истому, и веки ее сомкнулись.
Пробудившись, Амелия обнаружила, что Лукаса нет, а солнце льет свои лучи сквозь прозрачные занавески на окне. Она вскочила в панике, ругая себя за обыкновение спать как убитая. Не мог же он уехать, не попрощавшись с ней!
Однако, тщательно осмотрев комнату, она увидела, что ранец Лукаса отсутствует, нет его ботинок и части одежды. Неизъяснимый страх охватил Амелию; она накинула на себя ночную рубашку и халат и спустилась вниз.
В комнате для завтраков сидела Долли и смотрела отсутствующим взглядом в окно.
– Где Лукас? – спросила Амелия.
Долли повернулась к ней; глаза у нее были красные.
– Уехал во Францию вместе с твоим отцом. Разве ты не знала?
– Я знала, но...
Амелия опустилась в кресло. Она надеялась, что он скажет ей что-нибудь перед отъездом. Такое, что даст ей надежду на их будущее.
– Джордж предложил, чтобы мы с тобой уехали в Торки и ждали там их возвращения. Сезон уже кончается, и если ты останешься в Лондоне, тебе придется иметь дело со сплетнями по поводу вашего бегства. – Долли опустила глаза и посмотрела на свои руки. – А так мы можем пустить слух, что вы с Лукасом уехали на медовый месяц. Никому не надо знать, что ты в Торки. Кроме того, Джордж должен после возвращения вести переговоры о продаже городского дома, – сказала Долли и всхлипнула.