Не соблазняй повесу
Шрифт:
– Выглядит убедительно, – услышал Лукас слова лорда Тови.
– Да, – ответил он.
Впрочем, оба понимали, что это мало что значит.
– Что вы намерены предпринять? Мы могли бы разыскать этого парня Лебо, который готовил тело к похоронам. Человек, ведущий приходские регистрационные книги, может не знать, куда тот уехал, но кто-нибудь еще, несомненно, знает.
Отчаяние в голосе тестя задело чувствительную струну в душе Уинтера. Лорд Тови был в ужасе при мысли, что может потерять жену, и Лукас вполне его понимал.
– Мы могли бы также потолковать с местным аптекарем, – продолжал лорд Тови. – Служащие
Лукас вздохнул. Если аптекарь ничего не знает об этой смерти, предстоит пуститься на поиски Лебо. А во имя чего? Может ли он, Лукас, доказать, что Фрайер жив? Может ли он быть уверенным, что возможность отомстить не ускользнет от него из-за обычной превратности судьбы?
В конце концов, он, вероятно, сможет узнать в дальнейшем не более того, что узнал теперь. Ничего серьезного. Куча мелочей – и ни одного точного доказательства.
Поскольку Лукас так ничего и не ответил, лорд Тови повысил голос:
– Говорите же, что делать, майор! Дайте мне задачу, не то я просто сойду с ума от беспокойства за мою Долли, за то, чему вы ее подвергнете.
Лукас был потрясен до глубины души таким отчаянием. Он все понял. Есть вещи, ради которых стоит поступиться собственной гордостью и молить о пощаде, о милосердии... для своей жены.
Лукас смотрел на осунувшееся лицо лорда, которое он так хорошо изучил за последние несколько дней, на его седые виски, на страдальческие карие глаза, напомнившие глаза Амелии.
– Вы верите, что Фрайер мертв, не так ли? Надежда, вспыхнувшая в глазах у лорда Тови, была настолько трогательной, что Лукас не выдержал и отвел взгляд.
– Я верю. Но вопрос не в том, верю ли в это я. В расчет принимается лишь то, верите ли этому вы. И то, какие доказательства сочтет убедительными ваше правительство.
Лукас долго молчал, потом признался в том, в чем не смел признаваться до сих пор:
– Пока правительство не получит деньги, оно будет принимать на веру мои слова. Если я сделаю копию с надписи на могильном камне, доложу о том, что я обнаружил здесь, и представлю свидетельство о смерти, мне, вероятно, поверят. Но для них имеют значение только деньги.
– Вы уверены? – спросил лорд Тови охрипшим голосом.
– Да. Единственный человек, который больше всего печется о том, чтобы усадить Фрайера на скамью подсудимых, – это я. И если я скажу им, что Фрайер мертв, мне поверят, потому что знают, как сильно я хотел, чтобы он был схвачен.
– А! – только и произнес лорд Тови, но в этом междометии был заключен многозначительный смысл. Ясно: за прошедшую неделю он понял то, что Амелия осознала в ту знаменательную ночь в Лондоне. Лукас был движим не столько желанием раскрыть кражу, сколько жаждой справедливости – для своего отца и для себя. А теперь он должен был понять наконец, что вряд ли этого добьется, и, уж во всяком случае, не от Фрайера.
Во время поездки у него было достаточно времени, чтобы взвесить свои доказательства в свете того, что рассказала Долли. Подробности, которым он до сих пор не придавал значения, ожили в памяти и заняли подобающее место. К примеру, уклончивое поведение бывшего нанимателя Дороти в Рейнбеке, когда Лукас спрашивал его, по какой причине женщина покинула его дом. Или прекрасные отзывы о Долли всюду, где они с братом
Он настолько был уверен, что встретит в ее лице умелую соблазнительницу, что даже эти сведения вмещал в представление о ней как о женщине лицемерной и лживой. Потому что это его устраивало. Это устраивало его ненависть. И потому, что его поиски давали ему возможность хоть чем-то жить, когда все его существование превратилось в долгий период неизбывной тоски.
Но наконец в его жизни появилось и нечто помимо тоски – жена, которая ему подходила, которая хотела жить с ним вместе, хотела выносить и родить ему детей... которая его любила.
Лукас судорожно вздохнул и повернулся к отцу своей жены:
– Итак, вы готовы поклясться честью и всем для вас дорогим, утверждая, что жена ваша говорит правду?
Лорд Тови, в свою очередь, смерил Лукаса взглядом и ответил:
– Я был бы глупцом, если бы не сделал этого. Я провел два года, изучая душевный настрой моей жены, узнавая, что вызывает слезы у нее на глазах, а что смешит ее. Два года мы завтракали и обедали за одним столом, и за это время я разглядел каждую веснушечку на ее милом личике... За два года я научился узнавать, когда она лжет, а когда говорит правду.
– Вы не знали, что у нее есть брат.
– Нет, но я знал, что у нее было прошлое. Вопреки вашему суждению, я знаю, что она отнюдь не любительница обманывать. Через неделю после нашего с ней вступления в брак я догадался, что Обадия Смит – плод вымысла, не более, потому что ни одна женщина, побывавшая замужем, не могла бы остаться неосведомленной в области интимных особенностей брака до такой степени, как моя скромная жена. Через месяц я понял, что у нее есть некая темная тайна, которая ее мучает. Но я не принуждал ее к откровенности, понимая, что она сама мне все расскажет, когда перестанет бояться, как бы я не оставил ее, если она это сделает. – Голос лорда Тови дрогнул. – Пока она не поймет наконец, что я слишком сильно люблю ее, чтобы расстаться с ней по какой бы то ни было причине.
У Лукаса застрял комок в горле.
– Вы так же романтичны, как ваша дочь, лорд Тови. Правда, она не смогла так хорошо разобраться в натуре Долли, как это сделали вы за очень короткое время. Амелия с самого начала верила, что Долли ни в чем не виновата, и не соглашалась с тем, что говорил я.
– Это потому, что Амелия отчаянно нуждалась в материнской ласке, и Долли стала для нее матерью. И еще потому, что моя дочь не представляет себе, что человек, которого она любит, может ее всерьез обмануть. Когда она кому-то верит, то делает это от всего сердца, и нужны немалые, скажем так, усилия со стороны любимого ею человека, чтобы разрушить ее доверие.
«Я не могу жить с человеком, которому не верю».
Доверяет ли она ему сейчас? И станет ли доверять в будущем?
Амелия сказала, что если он поедет во Францию и обнаружит там подтверждение рассказу Долли, то она согласится сего решением о планах на дальнейшие действия. Но он же не дурак. Если он вываляет в грязи имя ее семьи из некоего тщеславного стремления изобличить человека, который скорее всего мертв, она никогда не оправится от этого.
И это уничтожит ее доверие к нему с той же неизбежностью, как и его прежние уловки. Он ее потеряет. То будет самая страшная из многих жертв, уже принесенных им в жизни.